Жюль Ромэн - Люсьена

В этом не было ничего нелепого или действительно неисполнимого. Всему этому, может быть, очень хотелось свершиться; папаша Барбленэ, может быть, почувствовал этот внутренний толчок одновременно со мной, слабее, чем я, потому что он не так молод и обладает более закоренелым почтением к суровым условиям жизни. Может быть, и Март, там, у себя, одновременно с нами почувствовала потребность присоединиться к нам, и ее душа отдохнула на этой мысли и наполовину утешилась.

Но сейчас я уже больше этого не хочу. Я вспомнила об уроке, который должна давать в городе. Мне осталось только пять минут, чтобы собраться и дойти. Я опоздаю. Поэтому мне придется продлить урок на несколько минут позже двенадцати. Я опоздаю в отель. У Мари Лемиез не хватит терпения подождать меня. Она, может быть, будет есть уже второе. Завтрак из-за этого покажется совсем расстроенным, совсем нескладным. Удовольствие от завтрака с Мари Лемиез будет для меня испорчено. Еще одно удовольствие, еще одна приятная вещь, на которую я рассчитывала и которой буду лишена. Как будто и без того не достаточно неприятных вещей! Придется вступить в широкое пространство второй половины дня без этого развлечения и перебраться через него, найти мужество существовать до вечера, не будучи уверенной, что встретишь на дороге хотя бы малейший след какого-нибудь другого удовольствия.

Мое короткое раздумье, должно быть, вызвало на моем лице отражение, которого г-н Барбленэ не заметил, так как не был достаточно тонок для этого, но которое, вероятно, пробудило в глубине его души ответ того же оттенка. Потому что, когда он пытался возобновить разговор, чувствовалось, что он изнутри охвачен мыслью, что надо уходить.

Если бы он на этом ушел, я бы осталась в невыносимом состоянии. Его слова забросили в меня, вперемежку, чувства удовлетворенности, надежды, опасения, из которых ни одно не перевешивало откровенно.

Наша беседа открыла мне больше, чем я хотела знать. Но за отсутствием вывода она была для меня совершенно бесполезна. Она могла только тягостно взволновать меня, не побуждая ни к какому поступку.

Особенно семья Барбленэ в течение часа не переставала постепенно заполнять мою комнату, мой взгляд, меня самое; расширяться в моем настоящем и будущем. Надо мной непосредственно властвовало, возвышалось огромное лицо, мельчайшие черты которого я различала с жестокой точностью и которое так тяжело склонялось надо мной, что затрудняло мое дыхание. Но это было словно лицо с закрытыми глазами. Я не могла уловить, чего ему на самом деле нужно от меня. Как некоторые сновидения, которые утомляют нас до муки, потому что соединяют в одном и том же призраке то, что мы слишком хорошо знаем, и то, чего не знать ужасно.

Нет, нельзя, чтобы папаша Барбленэ так ушел. Мне нужно знать, чего от меня ждут, чего от меня хотят.

— Г-н Барбленэ. Я скоро буду вынуждена просить у вас позволения одеться, чтоб идти. У меня урок в городе… Но нам нужно еще договорить кое-что… довольно важное… Раз вы пришли ко мне, значит, вы чего-то ждали от меня.

— Конечно, я был бы рад вернуться домой со способом все устроить, если бы он был у вас в кармане.

— Вам кажется… что он у меня есть?

— Это было бы слишком хорошо.

— Вы, может быть, думаете, что я была причиной волнений в вашем доме, раз еще сегодня ночью ваши дочери поссорились из-за меня?

— Нет, нисколько. Откуда вы это взяли?

— Если бы я перестала ходить к вам, Сесиль не могла бы больше рассказывать Март… так как я надеюсь, что они делают мне честь верить, что я никогда не встречаюсь с г-ном Пьером Февром, как только у вас…

— Мадмуазель, об этом нет и речи.

— Я отлично знаю, что Сесиль и Март останутся соперницами… Но ведь можно же заставить вашего кузена определенно объясниться?

— Вот, мадмуазель, где вы могли бы, — почем знать? — помочь нам. Я не прошу вас исповедать наших дочерей… Теперь это мало чему помогло бы, а вам было бы труднее, чем раньше. Но вы бы могли узнать, что в действительности думает Пьер Февр.

— О чем вы меня просите?

— Это, может быть, совершенно неприлично… Только не сердитесь на меня за это. Если я обращаюсь к вам, так это потому, что мне кажется, что я имею дело с таким серьезным человеком или, вернее, с человеком, так мало похожим на других. Я не забываю, что вы девушка; и что у вас вид более веселый, более молодой по характеру и по всему другому, чем у многих, у Сесиль, например. Но наряду с этим чувствуешь, что вам можно сказать многое, как человеку опытному.