Ника Муратова - Гавань разбитых ракушек

— То есть?

— Да вот так и то есть. То ли у него идей слишком много, которые потом остаются нереализованными, то ли еще что. Но мы уже столько конструкторов всяких и инженеров с социологами повидали, что совсем перестали обращать на них внимание. Приезжают — и ладно. Лишь бы не мешали. Но вообще, говорят, советник скоро с позиции своей уходит, так что будут нанимать нового. Тебе повезло.

Деревня, в которой Ольге предстояло прожить не один месяц, а может, и не один год, была не той типичной африканской деревушкой, фотографии которых публикуют в книгах. Это была своеобразная смесь традиционных круглых глиняных хижин с соломенными крышами, каменных домов с шиферным настилом, построенных вполне в современном духе. Дома обычно располагались группами либо раздельно, были окружены плетнем либо стояли стенка к стенке. Каждая группа домов принадлежала большой семье, бесчисленные члены которой распределялись по комнатам. Между домами зигзагом тянулись дорожки из красного песка. То там, то тут гордо шелестели в небе гигантскими листьями высоченные пальмы, роняли на землю зеленые плоды раскидистые манговые деревья, а в тени невероятных, мощных и величественных баобабов располагались бантаба, места для отдыхающих мужчин, неспешно обсуждающих мировые проблемы за чашкой крепкого зеленого чая аттаи [3] Аттая — крепкий сладкий зеленый чай, популярный в Западной Африке. . Женщины в таких местах не отдыхали. Они обычно работали целый день.

Было в деревне и свое святое место, куда приходили советоваться с колдунами-марабу, загадывать желания и делать жертвоприношения. Была и маленькая мечеть, небольшой рынок. По дорогам бродили собаки и козы, во дворах можно было увидеть кур. Ни у кого не было коров. Лишь у самых состоятельных были бараны, но их держали для особых случаев.

С одной стороны деревни раскинулись разделенные на квадраты рисовые поля. Недалеко от нее протекала маленькая речка, ее воды были солоноватыми из-за близости океана, в ней водилось много рыбы. Если рис служил в основном для пропитания деревенских семей, то главным источником дохода маракундцев служили арахисовые поля. Они находились в ведении мужчин племени, и вся прибыль от продажи орехов распределялась только ими. Все это Ольга успела узнать за короткое время от Нестора, он успевал рассказывать ей и о работе, и о деревне, словно хотел максимально подготовить ее к жизни в деревне без его помощи.

На обед они вновь поехали к Нестору домой. Жаркое из козлятины оказалось таким острым, что у нее перехватило дыхание. Она закашлялась, из глаз полились слезы.

— Перец здесь что надо, — довольно хмыкнул Нестор. — Обожаю острое.

Она кивнула. Запила водой из бутылки. С ума сойти. Неужели вся еда такая острая? Хотя вот вчерашняя курица была вполне ничего.

— Может, к беженцам поедем завтра? — предложил Нестор.

— А что?

— Да мне сегодня надо в Банжул смотаться, купить кое-что. Я ведь послезавтра уезжаю.

— Как послезавтра? — опешила Ольга. — А мне сказали — через неделю!

— Раньше так планировалось, потом переиграли. Да не бойся! Здесь все просто, как дважды два. Сама же видела — работа не из трудных, есть нюансы, но быстро разберешься. Самим лагерем занимается УВКБ [4] УВКБ — Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев. , так что наше дело — только медобслуживание и санпросветработа. Красный Крест сосредоточил свои усилия в другом лагере, более крупном, вверх по реке, а здесь в основном вакцинацией занимаются. А мы — большей частью женщинами, для этого у тебя есть медработники. Кстати, здешний врач — дама с мозгами, держись ее, единственная светлая голова. Тебе остается осуществлять связь со штаб-квартирой, составлять отчеты по тратам денег и погонять иногда сотрудников, чтобы не только болтали, но и работали.

— Как-то все у тебя так легко получается.

— Так и есть! Так и есть, Ольга. Просто надо ко всему правильно относиться.

Она не ответила. Получается, послезавтра она уже останется здесь практически одна? Медсестры все живут не в этой деревне, а в соседних, ездят на работу на редких маршрутках или же просто одолевают расстояние в несколько километров пешком. С кем же ей общаться? Кто-нибудь в Маракунде говорит по-английски? Что она будет делать одна? Она так рвалась оказаться независимой, вдали от всех, что, кажется, переборщила с силой желания. Оно исполнилось с избытком. Сумеет ли она привыкнуть к одиночеству? Что дадут ей эти люди? Сможет ли она что-то дать им? Любое общение — это взаимодействие, это обмен в обе стороны. Ольга мало понимала, чем они с маракундцами могут оказаться друг для друга полезными. Оценивая себя вполне объективно, она знала, что возможности ее как работника и как друга весьма ограниченны. В какой-то момент захотелось выпалить: «Что я здесь делаю? Зачем? Хочу домой». Не выпалила, конечно, просто подумала.