Ника Муратова - Гавань разбитых ракушек

Ольга проезжала мимо тесных хижин с развешанным пестрым бельем во дворах, мимо крохотных ларьков с треснутыми грязными стенами, с покосившимися дверьми из кусков шифера, с амбициозными вывесками: «Мировой центр торговли», «Первый в мире магазин запчастей», «Империя стройматериалов». Она вновь улыбалась. Мимо проносились лица усевшихся вдоль дороги торговок орехами. Рядом с одной из них Ольга остановилась и купила пакетик орехов. В пыли рядом с торговкой играли две девочки-близняшки лет трех. Играли в куклы, но своеобразно. Вместо куклы у них была маленькая пустая коробка из-под сока, который они вдвоем высосали до последней капли. Эту коробку девочки по очереди завязывали друг другу на спину маминым платком, совсем как взрослые носят в Африке детей, и укладывали спать, напевая песенку. В их воображении эта коробка была самой что ни на есть настоящей куклой. Ольга вытащила из сумки пачку печенья и фруктовые пастилки и протянула близнецам. Девочки улыбнулись и смущенно спрятались за мать.

Поехали дальше. Мимо полей, мимо тенистых бантаба с группами отдыхающих в тени мужчин. Они переливали аттаю из стакана в стакан, словно это было самым важным делом дня. Им не было дела до чужих проблем. Ядерная война на другом полушарии взволновала бы их куда меньше, чем драка между женами в соседнем дворе. Когда по местным новостям показывали войну в Ираке, они качали головами и осуждали агрессию воюющих. При этом, если речь заходила о междоусобицах в Африке, они улыбались и разводили руками — мы, африканцы, никак не угомонимся.

Ольга ощущала, что у нее словно открылись глаза. Пелена спала. Она наконец-то увидела их — африканцев. Увидела не глазами приезжей белой иностранки с толикой снобизма и зашоренным мышлением. Увидела глазами друга. А может быть, глазами Лары? Кем была для них Лара? Кем были они для нее? Болью, открытием, обретенной семьей или навсегда чужими, так и не решившимися принять ее в свои объятия?

Там, где дорога вновь подошла к реке, Ольга попросила водителя остановиться.

— Жарко. Я хочу умыться.

Присела на берегу и плеснула на лицо прохладной солоноватой воды. Как и во всех реках ближе к океану, вода не была пресной. К Ольге приблизилась женщина с корзиной, полной рыбы. Ольга улыбнулась, пробормотала благодарность и отказалась. Женщина не стала настаивать, но пристально посмотрела на Ольгу. Затем запустила руку в подвернутый подол юбки и извлекла оттуда несколько ракушек палевого цвета, тонких, но очень прочных.

— Сделаешь себе ожерелье, — перевел водитель слова торговки.

— Скажите ей спасибо, — попросила Ольга.

— Она говорит, что печаль хорошо уносится водами реки, надо только отдать ее им.

— Она поклоняется богине Ошун?

Женщина переспросила и удивленно пожала плечами.

— Нет, она никогда не слышала о такой. Она мусульманка.

Ольга кивнула. Вытащила деньги из сумочки и протянула торговке. Та взяла, ловко спрятала их на груди. Помахала рукой и пошла дальше, неся корзину на голове. Ольга села в машину, аккуратно завернув ракушки в салфетку и спрятав в сумку.

В Маракунде ее приезду удивились. Думали, что она уехала навсегда. Ольга объяснила, что не знает, когда еще сюда приедет, и хотела бы еще раз со всеми попрощаться. Они улыбались, тепло и дружелюбно. Они были рады ее видеть, их жизнь ее приезд не менял, она была гостьей. Гостьей их микромира.

На могиле Лары все было так же, как и несколько дней назад. Только лепестки бугенвиллеи высохли и теперь застряли в траве около холмика бледными пятнами. Ольга не могла и не пыталась упорядочить мысли и чувства. Она не плакала. Просто неподвижно смотрела на могилу, а потом легла на холмик и обняла его руками. Теплая земля прильнула к ее телу, сливаясь с ним в единое целое. Если пролежать здесь долго-долго, найдутся ли ответы на ее вопросы? Здесь ли Лара или уже далеко? По законам йоруба ее дух должен переселиться в другое тело. Но когда это произойдет? И как бы узнать, в ком она возродится? Чтобы встретиться, чтобы поговорить. Сказать все, что заполняло мысли так долго. Унять ее боль. Утешить ее. Не как сильную женщину, а как беззащитную, слабую, одинокую девочку, так жадно искавшую любви, так остро ощущавшую ее недостаток. Перевернуть бы страницы ее жизни и стереть всю ту обиду, прожигающую буквы повседневности, меняющую их до неузнаваемости.

Ей почудилось, что земля под ней шевельнулась, и она испуганно встала. Почудилось, конечно же. Она приложила ладони к изголовью холмика и через мгновение встала.