Всеволод Нестайко - Тайна трех неизвестных

— Ведь я же… Я же хотел…

— Иди отсюда! — глухо сказал Павлуша.

— Я… я могу и пойти… Да!.. Но ты… ты… — Мне не хватало слов. — Я, может, сегодня привидение сфотографировал… Вот! Впервые в истории… Вот! А ты… ты можешь малевать кустики и цветочки хоть двести лет!

Я повернулся и пошел по улице в сторону речки.

Я шел, не замечая дороги. Тысячи кошек скребли у меня на сердце.

Вот какую злую шутку сыграла со мной моя коварная судьба. Вот как насмеялась она надо мной. Такую заковыристую дулю мне показала. Вот уж правда — у кого доля, а у меня дуля. Одна буковка, а сколько в ней насмешки, сколько стыда и позора!

Шел же я с тем, чтобы «между прочим» рассказать этой проклятущей Гребенючке про свой подвиг, чтоб она передала Павлуше, чтоб он заплакал, раскаялся и чтоб мы помирились. А что вышло?

Вышло, что он мне сказал «иди прочь», как своему злейшему врагу.

И пропасть между нами стала еще глубже и страшнее. Теперь уж ее так просто не перескочишь. Срываются из-под ног огромные камни и с грохотом летят в эту пропасть. А на дне ее, будто Терек в Дарьяльском ущелье, ревет и бурлит речка слез моих невыплаканных (ведь плакать же я не умею). И сам же виноват, сам! Ну что бы мне не бросать тот самый комок ей в юбку, когда она дураком меня обозвала! И Павлуша б тогда ничего, и она бы, наверно, не стала говорить, что я к ней лезу, что девять раз прошел… А теперь он черт знает что думает. Наверно, думает, что я влюбился в нее и хочу у него отбить. Как будто не знает, что я люблю Вальку Малиновскую из Киева. Танцорку тонконогую, которая в балерины готовится.

Да-а, докажи теперь, когда все так вышло. Какие у него глаза были! Попадись тогда ему пистолет в руки — убил бы, наверно.

А день какой!

То всю неделю пасмурно было, дождик накрапывал, забыли уже, как и солнце светит, не купались ни разу. А теперь! На небе ни облачка. Солнышко радостно улыбается в свои лучистые усы. Веет теплый ветерок — будто мать нежно гладит ласковой рукой.

Про такую погоду дед Саливон обычно говорит: «Вот это погодка! Видать, покойники каются».

А мне наоборот — умереть хочется, такое настроение!

Интересно, плакал бы тогда Павлуша? Наверное, нет. Конечно, не смеялся бы. Был бы серьезным для вида. Губы вот так сжал бы, как он умеет, когда ему Галина Сидоровна взбучку дает, но не плакал бы. Шел бы за моим гробом в паре с Гребенючкой, поглядывал бы на нее и думал: «Хоть бы скорее кончались эти похороны, да идти рисовать ее портрет».

А я по закону физики превращусь в привидение и темными ненастными ночами буду носиться над кладбищем. О господи! Как же это все мрачно и нудно — все время летать над кладбищем!

Неужели и вправду привидения летают только над кладбищем?

Хоть бы над стадионом во время футбола, это бы еще полбеды, а над кладбищем… Бр-р-р!.. Жуткое дело! Все-время видеть перед собой кресты и могилы! Можно спятить. Я не хочу быть привидением! Пусть лучше так умру, чтоб ничего не осталось.

— Что грустишь, сынку? Что такой невеселый? — вдруг услышал я ласковый голос и даже вздрогнул.

Поднял голову — навстречу мне бабка Мокрина. Тьфу ты! Только ведь: «чтоб вас черви источили» — и сразу «сынку» медоточивым голосом.

— Понимаю, понимаю тебя, милый, душа твоя в смятении. Мысли суетные, мирские уступают место думам высоким, духовным. О жизни и смерти, о сути всего сущего…

Мне стало не по себе — она будто читала мои мысли.

— Не тревожься, ангел, радоваться надо, а не грустить. Ведь тебе одному явилось видение, тебе сей знак, на тебе перст указующий. Ты один сподобился. Значит, ты не такой, как все.

Я сдвинул брови — ишь куда хватила! Она это сразу заметила.

— Ну чего уж надулся, как мышь на крупу? Думаешь, бабка тебя агитирует, хочет в монахи записать? Да оборони бог! Будь пионером, стучи себе в барабан, дуди в трубу. Когда ж еще в барабан стучать, как не в твои годы… Но… не так оно в жизни все просто, как кажется, как по радио о том говорят. Ох, как много еще такого, чего люди и не знают! Вот, вишь, ты привидение живое сфотографировал… И как знать, может, кто-нибудь и докажет, что это высшая сила, которую мы, старые люди, богом называем. Ведь нельзя же, сынку, еще ничего не зная, посрамлять то, во что люди веками верили. Нельзя. Пока что вся история точно по Библии идет. Вот ты же не читал, сынку, Библию? Не читал?

Я отрицательно покачал головой. Стыдно признаться, я еще «Миколу Джерю» не читал, который по программе требуется, не то что Библию.