Тамара Михеева: Лысый остров

— Ксюша, — сказал я самым проникновенным голосом. — Это очень важно, и это касается его завтрашней поездки.

Ксюша помедлила.

— Хорошо, я спрошу.

И через минуту:

— Подходите.

— А кабинет не спрячется? — уточнил Максим.

— Нет, — усмехнулась в трубку Ксюша.

Степанов вышел к нам навстречу.

— Что у вас? — спросил он недовольно.

Как и мой папа, он терпеть не может, когда его отвлекают. Но тут он увидел в руках у Максима свою тетрадь.

— Что это… у вас?

— Это ваша, — сказал Максим. — Игорь украл, а потом отдал нам. Возьмите.

Степанов взял. Отрешённо как-то перелистал, сказал «спасибо».

— Андрон Михайлович… — сказала Роська. — Мы должны сказать вам кое-что…

— Важное, — добавил я.

Степанов как-то занервничал. Потом я понял, что ему было неудобно, что эту тетрадь кто-то читал. Всё-таки это он только для себя писал, не для посторонних.

— Ну, зайдите, — сказал он, пропуская нас в кабинет.

В кабинете было всё, как раньше: стеклянные шкафы с ракушками, морскими звёздами и кораллами, контрабас в углу; анулейский нож на стене. Теперь я знал, откуда он у Степанова.

— Садитесь, герои.

Мы сели.

— Ну?

Как же начать? Как же сказать? Мы переглянулись, и никто не решался.

— Андрон Михайлович, — сказала, наконец, Роська, и голос у неё был такой, как будто она говорит со смертельно больным человеком. — Там, у анулейцев есть мальчик… Локи.

— Я вам рассказывал, — вставил Максим.

— Он наш друг. И он очень хороший, — продолжала Роська. — Только он… ну, не совсем анулеец.

— У него есть всякие особенности, — сказал я. — Кожа светлая, голос громкий…

— Его мама умерла, когда он был совсем маленький, — подхватила Роська. — Но у него есть дедушка…

— Он ваш сын, — закончил Максим.

Пока мы с Роськой говорили, по лбу Степанова катился крупный пот. Это было как-то жутко. После слов Максима он закрыл лицо ладонями и сидел так очень долго. Потом посмотрел в окно и сказал шёпотом:

— Спасибо, ребята.

Все были взбудоражены нашими рассказами об анулейцах. И, конечно, все хотели поехать. Но Степанов сказал, что возьмёт только моего папу и Мераба Романовича. Ну и нас, конечно. К восьми утра катер был готов и ждал нас на пристани. Сначала хотели лететь вертолётом, но мы сказали, что лучше не стоит.

Всю дорогу Мераб Романович мучил нас расспросами, особенно его интересовало наше путешествие с дельфинами. Папа сидел со мной рядом, одной рукой прижимая к себе. Он меня теперь всё время обнимал.

Мы искали то место, где спрыгнули с Роськой в море. Мы надеялись, что кто-нибудь из анулейцев остался там на берегу «сторожить море».

Но оказалось, что уже весь город переместился сюда! Анулейцы разбили новое поселение за тем обрывом, с которого мы прыгнули; здесь начинался лес и был спуск к морю. Мы поднялись на гору и увидели, что анулейцы за эти два дня неплохо обосновались. Домов, конечно, ещё не было, жили в шалашах, но уже начали валить деревья для построек, была утрамбована земляная площадка для коло; у шалашей в сложенных из камней очагах горел огонь, кое-где в них готовилась еда.

Первой нас увидела крупная рысь. Она подняла кончики ушей, повела чуткими ноздрями и медленно повернула к нам голову с прищуренными глазами. Потом пружинисто вскочила и в два прыжка достигла леса. Через минуту вернулась оттуда со своим хозяином — Дотом. Мальчишки уже окружили нас толпой, здоровались, улыбались, кто-то побежал за Локи и Биром.

Наконец, появился Вождь. Мы застали его за работой, и он шёл к нам, вытирая руки расшитым полотенцем. Остановился перед Степановым, серьёзный, строгий.

— Я знал, что мы встретимся вновь, чужеземец, — сказал он и улыбнулся. — Твои дети помогли нам найти море. Анулейский народ не забудет этого.

И Вождь поклонился всем по очереди: Степанову, Максиму, Роське и мне.

А потом был праздник!

Вождь велел бросить все дела, собраться у коло, нести угощение. Началась весёлая суета. Пока женщины готовили, а Степанов с папой объясняли Вождю и Отцам, что анулейцы теперь часть большой страны и скоро к ним приедет президент, мы побежали искать Локи. Спрашивали у ребят, но они пожимали плечами: только что тут был.

В самом дальнем шалаше нашли мы его и Хоту. Хота мягко выговаривал внуку:

— Ты не о том думаешь, Локи! Неважно, что у тебя на лице, главное, что у тебя в сердце!

— Локи!

— Роса! Листик! Максим! — Локи бросился к нам.

Он был опять обрит налысо («чтобы вернулись мои волосы»), кожа почти обрела свой естественный цвет («я всё время сижу в море, и оно меня лечит»), болячки и царапины начали проходить, но «оспинками» они всё равно останутся.