Тамара Михеева - Лысый остров

На Большой земле среди местных жителей ходит легенда, что раньше на острове жил народ — дельфиняне. Тотемом у них был дельфин. Будто бы это они построили Башню, были искусными мореплавателями и рыбаками. Куда народ делся — непонятно. Одни говорят, что их истребили в одной из войн, другие — что правительство давным-давно выселило их в Сибирь за язычество, третьи — закоренелые сказочники, вроде Мумуки, — говорят, что море сжалилось над ними (все, мол, их обижали), послало дельфинов, дельфиняне сели им на спины и уплыли в море. Мумука все эти сказки записывал (восторженно, как всегда, всему веря), надо уточнить у него.

Так вот, Башня. Она — огромная. Сложена из серых массивных плит, внизу метров 20 в диаметре, кверху сужается. В прошлом веке сделали в ней маяк и метеостанцию. Маячник Фаддей Матвеевич с умненькой дочерью Ксюшей (как она похожа на мою школьную любовь, просто невероятно!), метеорологи братья Казариновы (которых, конечно же, сразу прозвали Карамазовыми), Андрей Томских и Кирилл Конаков — вот и все местные жители острова Лысый. Очень остроумный человек дал острову такое название. Хотя, может быть, это из-за Холмов? Среди леса и буйной прибрежной растительности они и впрямь напоминают лысину.

Но я отвлёкся.

В первых числах июня приехал, наконец, Лист. Я давно ждал его, но он не привёз ничего хорошего: Управление, вместо того, чтобы выделить деньги на полноценную экспедицию в островной лес, очень мило пошутило: вы, мол, Андрон Михайлович, человек бывалый, разведайте сами, не джунгли же там у вас, просто лес. Да и пустой к тому же.

Собирался с мыслями дня три. Звонил в Управление, ругался, но их ничем не проймёшь. Ух, и зол я был на них! Ладно, делать было нечего, идти всё равно надо. Ведь я несу ответственность за всё, что происходит на острове.

Почему я пошёл один, никого с собой не взял? Вообще-то брать было некого: у Силина и строителей дел по горло, у Казариновых тоже. Лист увяз в бумагах. Я звал Мумуку, но он так увлёкся выходами в море и общением с дельфинами на воле, что только отмахнулся от меня. Жорка, правда, просился со мной. Умолял и сердился. Но всё-таки лес, а я не такой опытный турист, как это придумали себе в Управлении. Не мог я взять на себя такую ответственность. Сейчас думаю: слава Богу!

15 июня я, снарядившись по полной и оставив целую тетрадь ЦУ, отправился в путь.

Ксюша напекла мне штук сто оладий, таких вкусных, что я съел их на первом же привале.

Сейчас мне трудно описать этот путь, потому что все последующие мои скитания по лесу наложились одно на другое, перемешались и спутались. Бурелом там, конечно, страшный. Совершенно непроходимая чаща, все деревья обвиты плющом и связаны между собой стеной из хмеля и разных там вьющихся… Приходилось Мумукиным мачете прорубать лазы и протискиваться. Сколько шёл — не помню, хотя точно знаю, что за временем следил строго.

Помню отчётливо: мелькнула тень, и тут же что-то тяжёлое, горячее и пружинистое упало мне на плечи. Думал, медведь. Но оказалось — крупная рысь. Боролись долго, хорошо, что нож из рук не выпускал. Наконец, рысь ослабела, пружины в ней растянулись, и вот она — ещё тёплая — у моих ног. Со страшным оскалом и помутневшим глазом. Помню, как её горячая кровь пролилась мне на ботинок. И я начал медленно терять сознание. Держался из последних сил, понимал, что потеря сознания равносильна смерти. Через час на запах крови сюда соберутся все хищники леса. Я ещё попытался перебинтовать плечо, которое поранила мне эта бестия, но в конце концов рухнул рядом с побеждённым зверем.

…Очнулся я от прохлады. Кто-то был рядом. Человеческий шёпот и прикосновения ко лбу лёгких рук. С трудом я разлепил веки. Голова гудела, но мысли не путались: я помнил и Лысый остров, и свой путь сквозь чащу, и схватку с рысью. Но где я?

— Леши, леши! — услышал шёпот, и всё те же руки дотронулись до моих плеч, чтобы снова уложить на подушку. Потом крик, — Киро! Он открыл класа!

Голос был молодой и чуть-чуть шепелявил. Но это было даже приятно. Какая-то мягкость была в этой шепелявости. Я подумал, что это голос девочки-подростка, такой он был звонкий, даже острый какой-то. Я не успел оглянуться, чтобы подтвердить свою догадку, не успел даже удивиться происходящему, как в комнате стало темнее — это вошёл человек огромного роста. Он заслонил собой дверной проём и сказал, тоже мягко шепелявя, как рукой по бархату провёл:

— Открыл класа? Ну, теперь мошно не пояться…

Это и был Киро. Он подошёл ко мне, нахмурил густые брови, и лёгкие руки тут же соскользнули с моих плеч. Киро был необыкновенно красив, будто ожившая статуя древнегреческих мастеров. Идеально прямой нос, широкий умный лоб, резко очерченный рот, золотые кудри до плеч. А глаза — контрастно кроткие. Твёрдость черт — и кротость глаз, детскость улыбки.