Лилли Промет - Девушка в черном

В стороне от дороги виднелся фасад красивого дворца бывшей баронской усадьбы, с традиционными колоннами и балконом. Перед ним стояло в ожидании полчище велосипедов.

— Чьи они? — спросила Саале.

— Это наша школа, — гордо объяснила Кади. — А ты что же, ничего здесь не помнишь?

— Нет. Я была совсем маленькой, когда мы с мамой были тут.

— С матерью и отцом, — поправила Кади.

— Не помню.

— Ты совсем не помнишь отца?

— Немножко помню. Как он дом строил и мы с мамой принесли ему поесть. Мы сидели на краю фундамента, и он мне подмигивал.

…Потом он оставил все и ушел от них. Не поладил с матерью из-за религии. Мама однажды сказала, что отца испортили в России во время войны…

Думы об отце не причиняли Саале боли, хотя о нем напоминал их большой недостроенный дом, в котором отец успел сделать пригодными для жизни лишь комнату и кухню.

Уж Альма теперь достроит его…

В другом конце прибрежной деревни виднелась старая красивая церковь, и Кади до невозможности нравился петушок на шпиле колокольни.

— А молитвенного дома у нас нет, — сказала она.

— Господь вездесущ и слышит повсюду, — ответила Саале.

Больше никогда в жизни не переступит она порог молитвенного дома.

Со временем деревенский центр передвинулся с того конца, где была церковь, туда, где раньше находилась никому не принадлежащая поляна. Теперь на месте бывшей поляны стоял магазин. Казалось, он построен из стекла, и все, чем и как торговали внутри, было видно снаружи. А вокруг магазина по обеим сторонам дороги в последние годы выросли двухэтажные силикацитные дома рабочих рыбного цеха.

Перед магазином стояли два грузовика и два ряда велосипедов. А за домом на травке расположились старики. Один счищал сургуч с горлышка бутылки, другие считали, что сойдет и так.

— Оно уже чистенькое, как губы невесты.

Старики рассуждали о новых лодках, давно обещанных колхозу, но почему-то до сих пор не прибывших. Затем один старик стал рассказывать, как он находился при строительстве такого огромного корабля, что нос его уже плыл по морю, а корму еще только чертили на бумаге.

Перед входом в магазин собралась группа молодых мужчин. Мартти купил себе «Яву» и, улыбаясь, жаловался, будто теперь он так некредитоспособен, что даже собаки задирают на него ногу. А мальчишки с восхищением похлопывали новехонькую машину и хвалили «модоцик» Мартти.

За прилавками здесь работали молоденькие любезные и улыбчивые продавщицы, словно сошедшие с конфетных коробок. Только в галантерейном отделе торговала старая Саара.

Руки ее дрожали, когда она отмеряла резинку, а пальцы не могли уже извлечь из коробки маленькие пуговицы. Но она любила людей вокруг себя и свою работу, которой занималась всю жизнь, и пока не собиралась идти на пенсию.

Старые рыбаки помнили ее молодой девушкой. Она была чертовски красивой, и парни буквально сходили по ней с ума. Тогда она продавала в лавке за церковью булочки с шафраном и кардамоном и шоколадные пасхальные яички, внутрь которых заделывали кольцо с изображением сердца. И парни все покупали и покупали, чтобы только иметь возможность заглянуть в ее черные глаза.

Теперь молодые рыбаки ходили к Сааре за нейлоновыми рубашками и четырехрублевыми импортными носками, и Саара, как в старину, сияла, радуясь парням.

Кади приветствовала всех, и все здоровались с Кади. На Саале поглядывали доброжелательно, но без особого интереса. Она стояла у огромного окна и ждала Кади.

В такое время в магазине обычно бывало две очереди. В одной — женщины стояли за продуктами, в другой — терпеливо и смирно стояли за водкой мужчины.

Саале видела сквозь стекло, как подъехал на велосипеде Танел; у него за спиной на багажнике сидел маленький мальчик и висели пустые хозяйственные сумки.

Саале хотела отвернуться, но Танел уже заметил ее и кивнул, как добрый знакомый. Он вошел и протянул Саале руку.

— Помните, я должен был показать вам поплавки? — сказал он.

Но Саале не поняла:

— Что?

— Ну, эти, стеклянные шары.

— А-а, — догадалась Саале.

— Сможете сегодня прийти?

Саале покачала головой.

— А завтра?

Саале беспомощно пожала плечами, потому что снова сказать «нет» было как-то неловко.

Наконец Кади уложила покупки в корзинку и сумку, развязала узелок носового платка и протянула продавщице деньги.