Владислав Крапивин - Журавленок и молнии

Молния ударила горизонтально — черной свистнувшей полосой. И в короткий-короткий миг после этого Журка успел подумать о многом: «Что это?.. Какая аккуратная дыра в середине стекла. И какие мелкие трещинки вокруг дыры… А небо в ней гораздо синее, чем за стеклом… Это выстрел? Теперь не успеть, папа не поедет с разбитым стеклом…»

Журка рывком повернулся к отцу. Тот одной рукой держал руль, а другую прижимал к лицу, и между пальцами набухали красные капли.

— Папа!

— Ничего, ничего, Юрик, сейчас…

Машина замедлила ход и осторожно встала у края дамбы.

— Папа!

— Ничего, Юрик, глаза целы…

Он оторвал от лица ладонь, и лицо это было незнакомым — в алых пятнах и черных трещинках, из которых, пульсируя, выталкивались тонкие красные струйки. Но Журка растерялся лишь на миг. Все равно это было папино лицо. Журка заплакал — не от страха, а от жалости, рванул из-под ремешка рубашку, выхватил из кармана бритвочку.

— Папа, я сейчас, я перебинтую…

Лезвие оказалось тупым, Журка суетливо кромсал им подол рубашки.

— Да что ты, не надо, аптечка есть…

Журка оторвал застежку на коричневой сумке с красным крестиком, выхватил перевязочный пакет, дернул, как надо, нитку (на «Зарнице» учили), размотал марлевую ленту.

— Папочка, больно? Я сейчас…

В эту секунду распахнулась дверца, в кабину сунулся молодой черноусый милиционер.

— Журавин, Саша! Живой?.. А ну, давай… — Он выхватил у Журки бинт, начал быстро и очень ловко обматывать отцу голову. — Ничего, тут недалеко, в Колпакове, медпункт… Вот гады, из-под насыпи, из кустов бросили. Нас-то не видели, мы левее ехали…

Завязав бинт, милиционер выглянул из кабины и крикнул кому-то:

— Здесь нормально, давай за теми!

У отца остались незакрытыми только глаза и рот. Сквозь марлю проступали веснушками красные пятнышки.

— Больно? — шепотом спросил Журка.

— Да чепуха, щиплет слегка… Вот беда, не получилось у нас. Не догнали твою подружку…

— Да ладно, папа…

Все теперь отодвинулось: Иринка, аэропорт. Не было уже ни тоски, ни жгучего нетерпения, был только страх за отца. Иринке он напишет, объяснит, лишь бы с папой ничего страшного…

Милиционер потянулся к заднему стеклу. Оно было затянуто проволочной сеткой, а в ней застрял серый камень. Круглый, размером с небольшое яблоко. Сержант покачал его на ладони, хмуро сказал:

— Вот такой подарочек. Немного бы в сторону — и заказывай по кому-то из вас поминки.

Журка рукавом резко вытер слезы и спросил с тихой яростью:

— Зачем его бросили?

— А черт их знает! Шпана проклятая… Давай, Саша, я сяду за руль.

— Да я сам могу…

— Какое там «сам». Давай.

Отец придвинулся к Журке. Журкины пальцы были в крови. Он вытер их о полуобрезанный подол, комком затолкал его под ремень, взял отца двумя руками за локоть, прижался к нему плечом. Автомобиль завыл, выбираясь на проезжую часть. Журка неловко покачнулся, ухватил отца покрепче, напряженно глянул на его забинтованное лицо. Опять спросил с тревогой:

— Тебе больно?

Отец помолчал, как-то странно дернул плечами, сказал с хрипотцой:

— Чушь какая, разве это боль… Юрик, сынок, ты меня прости.

— Что? — не понял Журка и опять испугался. Отец так редко говорил «сынок». Может, это от потери крови, от слабости?

— Папа…

— Ничего, Юрик, ничего, родной. Переживем… Все переживем… Да?

Порезы оказались неопасными, но каждый день отец ходил на перевязки. Глядя на его забинтованное лицо, Журка сказал однажды:

— Ты похож на марсианина.

Отец почему-то очень обрадовался, ответил весело и невпопад:

— А стекло уже заменили… Ничего, мы еще поездим!

Один раз к отцу приходил незнакомый мужчина — оказалось, что из милиции. Когда он ушел, отец сказал:

— Вот уж не думал! Нашли ведь тех «гранатометчиков», догнали.

— Да?! — зло обрадовался Журка. — А кто они?

— Кто… Пацаны, конечно. Вроде тебя.

— Почему это вроде меня? — сразу ощетинился Журка.

— Ну, я про года говорю. Такие же по возрасту. Чего ты как динамит…

— Мама говорит: весь в тебя, — усмехнулся Журка. — Папа… а что им будет? Этим ребятам…

Отец пожал плечами.

— Откуда я знаю? Что заработали, то и будет… — И ушел опять в поликлинику.

А Журка побежал на репетицию.

Репетиции «Сказки о Золушке» шли одна за другой, потому что предстоял еще один спектакль. И очень важный. Вероника Григорьевна с таинственным видом говорила, что ожидается какой-то сюрприз. Все выпытывали: какой? И она сообщила наконец, что, «кажется», пьесу будут снимать для детской телепередачи «Сигнал горниста».