Аделаида Котовщикова - Кто бы мог подумать?

— Вот сорока! Сто слов в минуту, пожалуй, у тебя получается. Маме я позвонил на работу еще с вокзала, как с поезда сошёл. А почему ты плакала? Признавайся!

— Ой, ну как же? — Ната зашмыгала носом. — Я, папа, двойку получила, потому что грязно. И тройку с минусом тоже. И потом, пап, знаешь… — Ната замялась, завздыхала.

— Ну, что ещё? Выкладывай начистоту!

— Как мне Лёлю воспитывать? Я не знаю как. Потому что она, правда, лучше меня читает. А Нина говорит: «Надо, надо, ты должна, ты ведь старшая сестра, ничего, что двоюродная».

— Это какая Нина? Это Нина Серова из твоего класса велит тебе Лёлю воспитывать?

— Да. А Лёля, знаешь, какая жадная стала, просто ужас! Из-за слона этого с Игорьком вечно… Ну вот! И она мне нарочно наперекор делает. Я говорю: «Тише!» — а она поёт ещё громче. Про медведя без хвоста! И как же быть?

Папа подумал и сказал:

— Не огорчайся, дочка, что у тебя сразу не получилось. Постепенно, со временем ты научишься воспитывать Лёлю. Сейчас ты на неё очень не наседай со всякими приказами… А о двойках твоих, матушка, у нас будет разговор особый!

Ната вздохнула.

— Пойдём, я умоюсь с дороги, и поглядим на Игорька. А там и мама придёт.

В воскресенье ударил морозец. Лёлю с Игорьком не пустили гулять, да они и не просились на улицу: второй день играли новыми игрушками, которые привёз им папа. А Нате позволили немножко погулять.

Пробегая через столовую, Ната мельком слышала, как папа говорил бабушке: «Не надо баловать Лёлю…»

«Папа бабушку воспитывает», — подумала Ната, и ей стало смешно. Она поскорей оделась и вышла на крыльцо.

Снег сверкал на солнце. Ната прищурилась от яркого света, соскочила с крылечка, пробежалась взад-вперёд по дорожке. Ребят-то не видать никого. Неужели все в кино на детский утренник пошли? А мороз крепкий, пощипывает щёки и нос.

Длинная сосулька свисает с крыши. Огоньки цветные — жёлтые, синие, красные — в ней переливаются. Ната вприпрыжку подбежала к сосульке, уже руку, было, протянула отломить прозрачный кончик, да случайно глянула в сторону — и прямо в жар Нату бросило, несмотря на мороз. Подумать? Только — Пятнушка зелёненькая сидит на снегу, лапки распластала!

Ната обеими ногами в сугроб вскочила, нагнулась над зелёным комочком, что на снегу так ярко выделялся… Ой! И совсем это не Пятнушка. Кусок зелёного стекла зазубренный валяется на снегу. Блеснул он на солнце точь-в-точь как лягушечья гладкая спинка, вот и показалось Нате. А ведь как отчётливо увидела она на миг свою Пятнушку: глазки выпуклые, лапки растопыренные, рот широкий — полукругом…

Далеко отшвырнула Ната от себя стекло и вылезла из сугроба. Ну что за досада! Что за обида! Почти что нашлась Пятнушка, а вот и нет её…

Вдруг Ната почувствовала, что одну пятку ей сильно холодит. Когда лазила по сугробу, набился снег в валенки. Попрыгала Ната на одном месте — нет, ещё холоднее ноге.

Она домой побежала.

А дома Лёля опять повздорила с Игорьком. Когда Ната вошла в бабушкину комнату, Лёля, надутая, сердитая, стояла, прижимая к груди Маринку.

— Бабушка, Игорёк Маринку хватает! — недовольным тягучим голосом пожаловалась Лёля.

Бабушка отложила вязанье, сжала губы, пожевала ими и вдруг сказала решительно:

— Пусть хватает! Дай ему куклу!

Ната рот разинула от неожиданности. У Лёли широко раскрылись глаза. Она была так поражена, что застыла неподвижно и сама стала похожа на изумлённую куклу с голубым бантом на макушке. Потом как сверкнёт глазами, как закричит:

— Ты что, бабушка? Маринку-то дать? Чтобы он её на пол уронил, да разбилась бы у неё головочка на мелкие кусочки? Нет уж, не-ет!

Игорёк, в упор, глядя на Лёлю, подобрался и хвать Маринку за ногу да как дёрнет.

— Ногу у Мариночки оторвать хочешь? — завопила Лёля. — Так вот же тебе!

Она сильно ударила Игорька по руке. У него сразу задрожали от плача все ямочки на пухлых щеках и на подбородке. Подпрыгивает Игорёк на месте, рукой трясёт, а белая пухлая ручонка стала красной. Ната скорей Игорька за плечи обняла, в сторону его отвела, гладит: