Любовь Воронкова - Старшая сестра

Зина не знала почему.

– Ну, в общем, – сказала Маша, – Зина её тянула изо всех сил, а теперь Тамара должна ей помогать.

– Я буду с Фатьмой заниматься, – возразила Зина. – Мы рядом живём…

Маша внимательно поглядела на неё:

– Она… будет приходить к тебе?

– Она уже пришла. Ещё с утра… – И, услышав, что хлопнула входная дверь, добавила: – Она и сейчас здесь.

В комнату заглянула Фатьма:

– А, девочки! Вы пришли – как хорошо!.. А я принесла хлеба.

– И Фатьма здесь, а Тамары нету… Как же так? – Сима никак не могла понять этого. – Зина, а ведь я думала – она с тобой больше всех дружна!

– Я тоже думала… – тихо ответила Зина.

Вечером Зина, стараясь всё делать так, как делала мама, уложила спать младших ребят. Антон, притихший и какой-то сразу оробевший, тут же послушался Зину и улёгся. Но с Изюмкой пришлось помучиться. Она капризничала, звала маму и никак не хотела ложиться.

– Когда мама придёт, тогда лягу.

– Мама не придёт, Изюмка, ложись, – уговаривала её Зина.

– Нет, придёт!

– Ну, может быть, завтра придёт. А сегодня давай я тебя уложу. Мама велела, чтобы я…

– А она почему…

– Она ушла, Изюмка. Но ты же её послушаешься, раз она велела?

В спальню вошёл отец, хотел помочь Зине, но она замахала на него рукой, и он вышел.

Изюмка плакала, и Зина плакала вместе с ней. Не плакал только Антон; он лежал молча и всё думал о чём-то, пока не уснул.

Зина дождалась, когда уснула Изюмка, и, совсем измученная, вышла из спальни. На столе стоял остывший недопитый чай. Зина тихонько прошла в кухню. Отец стоял возле кухонного стола и мыл тарелки. Выходило это у него очень неуклюже – вода плескалась и на стол, и на пол, и на брюки.

– Папочка, ну что это ты! – Зина слабо улыбнулась. – Я сама вымою, ты же не умеешь. Смотри, облился весь.

Зина решительно отобрала у него полотенце и оттеснила от стола. Отец смущённо посмотрел на свои подмоченные обшлага.

– Значит, по-твоему, я это не умею? Гм… – Он вытер руки и присел около Зины на табуретку. – Вот как круто нам пришлось! – вздохнул отец. – Всем нам: и мне, и тебе, и им. – Он кивнул в сторону спальни. – Но жить на свете надо.

– Все так говорят, – прошептала Зина.

– И правильно говорят, дочка. Но вот дело-то в чём… Труднее всего приходится тебе. Я – при своей работе. Ребятишки – при своих делах. А у тебя, кроме твоих дел, ещё и материнские заботы…

– Я справлюсь, папа.

– Всерьёз так думаешь?

– Да. – Зина подняла на него глаза. – Девочки мне помогать будут. У меня знаешь какие подруги!

– Я тоже тебе буду помогать. Буду на рынок ходить. Только ты мне говори, дочка, когда что купить надо. Делай заказы, так сказать…

– Хорошо, папочка. – И, серьёзно посмотрев ему в глаза, Зина сказала: – Только ты, смотри, там, на работе, ни о чём не думай. Ни о чём не беспокойся. Ладно?

– Ладно, – согласился отец. – Вот только трудно тебе будет с ребятами. Ну, уж ты наберись терпения как-нибудь… Что же поделаешь? Уж очень рано у них матери не стало…

– У меня тоже рано, – прошептала Зина.

И, уходя спать, сказала:

– Если просплю, ты, папа, смотри разбуди меня. Я теперь вместе с тобой буду вставать.

– Придётся так… – со вздохом ответил отец.

Елена Петровна, как делала это часто, на перемене подозвала Зину:

– Девочки не забывают тебя?

– Вчера были Шура Зыбина и Аня Веткина, – ответила Зина. – И потом Фатьма. Фатьма каждый день ходит, мы вместе занимаемся.

– И Тамара, верно, ходит каждый день? – Елена Петровна взглянула на Белокурову, которая в это время проходила мимо.

Но та тотчас отвела глаза.

– Нет, – опустив голову, сказала Зина. – Тамара ещё не была. У неё как-то всё не получается… Не успевает.

– За полторы недели не была ни разу? – удивилась Елена Петровна. – Тамара, подойди сюда.

– У меня мама болела, – не глядя на учительницу, ответила Тамара.

– А бабушка ещё не больна? – Елена Петровна, иронически улыбнувшись, отвернулась от Тамары.

«Дубовые ветки кончились, – подумала она, – так и надо было ожидать. Хорошо, что я не вмешалась тогда в это дело, всё пустяки!»

Зина задумчиво глядела на Тамару. Услышав её всегдашний довод «у меня мама болела», Зина почувствовала, что краснеет от стыда за подругу и от своего унижения. Если бы Тамара сказала что-нибудь другое – не успела из-за уроков, или прокаталась на катке, или что угодно, – только пусть бы это было правдой. Но Зина знала, что Тамара говорит неправду. Значит, она не приходила потому, что ей не хотелось прийти. За десять дней – ни разу! А какие говорились слова!