Виктор Голявкин: А ты постарайся!

Ведут Ваську в пикет. Впереди большущая толпа. Ну и дела!

Пока Ваську вели, он все время оборачивался и повторял:

– Снимай мои туфли! Снимай мои туфли!

Он только о туфлях и думал, смелый все-таки человек, совсем не думал о том, что попался.

Я все старался в пикет пройти, но меня не пустили.

И чего он за свои туфли расстроился? Не мог же я их все это время в руках держать! Подумаешь! Как будто бы их помыть нельзя!

Я подхожу к фонтану и тщательно мою его туфли. Все старался поглубже засунуть руку в носок, чтобы как можно лучше вымыть. И вдруг замечаю, как эти прекрасные туфли расползаются, а блестящая серебряная краска слезает, как чешуя с рыбы…

В это время из пикета выходит Васька и направляется ко мне.

Подходит.

Я стою, опустив голову, держу в каждой руке по туфле.

Его лицо бледнеет при свете фонарей.

– Ты стер мое аргентинское клеймо?! – спрашивает он сдавленным голосом.

Васька Котов выхватывает у меня свои туфли.

– А почему они мокрые?! – вдруг кричит он и бежит к фонарю.

Там, у фонаря, он сразу замечает всю эту ужасную непоправимую перемену со своими туфлями…

– Это не мои туфли!!! – кричит он.

– Все смылось… смылось… смылось… – твержу я.

– Как это смылось?! – орет он визгливо.

Распахнулись двери зала. Народ хлынул из дверей и увлек нас к выходу.

Я потерял в толпе Ваську, но при выходе он снова оказался рядом со мной и прошипел мне в самое ухо:

– Отдавай мне новые туфли… слышишь? Отдавай!

Я понимал его.

– Какие были! – прошипел он.

В это же самое время мне наступили на ногу, я скорчился от боли и крикнул ему со злостью:

– Пошел ты от меня со своими долгоносиками!

– Ах так! – крикнул он и, рывком вырвавшись из толпы, помчался вверх по улице по направлению к дому, а я пошел за ним.

Всю ночь мне снились танцующие аргентинцы в серебряных ботинках, а когда под утро мне стали сниться танцующие крокодилы в серебряных ботинках, я в ужасе проснулся.

Пришел Васька. В каких он был рваных сандалиях! Трудно даже себе представить. Каким-то чудом эти сандалии держались на его ногах.

– Мне нечего надеть, – сказал он тихо.

Я смотрел на его сандалии, вздыхая и сочувствуя ему.

– А те никак нельзя зашить? – спросил я тихо.

– Никак, – сказал он.

– Неужели никак нельзя зашить?

– Они не настоящие, – сказал он, опустив голову.

– А какие же они?

– Они картонные, – сказал Васька.

– Как?!

– Они театральные, – сказал Васька. – Все равно бы они развалились…

– Как то есть театральные?

– Ну, специально для театра, на один раз… у них там делают такие туфли на один раз…

– Зачем же тебе их купили?

– Случайно купили…

– Значит, они театральные?!

– Театральные… – сказал Васька.

– Тогда черт с ними! – сказал я.

– Черт с ними… – сказал Васька.

– Это замечательно, что они театральные! – сказал я. Хотя ничего замечательного, конечно, в этом не было. Но все равно это было замечательно!

– Снимай сандалии, – сказал я, – зачем тебе сандалии! Снимай их, и пойдем в оперетту!

Все столпились возле бильярда.

– Довольно играть просто так, – сказал он. – Я играю на третье. К примеру, кисель дадут, или компот, или там шоколад, ну не важно что, ясно?

Всем было ясно. Стали играть.

К обеду он выиграл пятнадцать третьих.

Подали чай. Все кричали:

– Чай! Чай!

Даже повар сказал:

– Во как любят чай!

Он залпом выпил один стакан, второй, третий, четвертый…

– Стойте… – сказал он. – Сейчас… погодите…

Залпом он уже пить не мог.

Все обступили его. Он сидел перед стаканами, тяжко вздыхал, говорил «погодите» и отпивал каждый раз по глотку. Кругом шумели. Давали советы. Кто-то пощупал его живот.

– Живот не хватать, – сказал он, – нечестно…

Но больше он уже пить не мог. Он стал бледен, таращил глаза, икал.

Позвали вожатого.

– Что с ним такое? – спросил вожатый.

– Да вот чаю попил, – сказал кто-то.

С трудом его подняли со стула. Взяли под руки. И повели.

Когда я ходил в школу, в первый класс, я любил рисовать пароходы. Я всем хвалился: вот какие замечательные пароходы я могу рисовать!

И вот однажды я спросил одного мальчишку, может ли он нарисовать такой же замечательный пароход. Я тут же нарисовал большой пароход с трубами, все как полагается. Потом я подрисовал море синим карандашом, а красным карандашом – флаг на мачте, и получилось совсем хорошо: плывет по морю пароход, а на мачте у него развевается красный флаг.