Владимир Железников - Чучело

«И где меня угораздило посадить пятно?» – сказала Маргарита, продолжая тереть его носовым платком.

«Может быть, это торт?» – ехидно вставила Шмакова.

«Торт? – переспросила Маргарита. – Тогда пропало платье. – Она вспомнила про меня: – Ну, отвечай же, Бессольцева!»

Лохматый прижал мне кулак к ребрам, чтобы держать в страхе. А мне от этого стало смешно – я щекотки боюсь.

«Это мы играем», – выдавила я, задыхаясь от смеха.

«Ну вроде как в „замри“, – пояснил Васильев.

„А чего ты смеешься, Бессольцева? – строго сказала Маргарита. – По-моему, у тебя для этого нет никаких оснований“.

„Я щекотки боюсь“, – объяснила я.

„Щекотки? – Маргарита сделала круглые глаза. – А кто тебя щекочет? Что за ерунда?…“

„Не знаю“.

Ну, тут Маргарита психанула:

„Что за дурацкие ответы! Совсем вы распустились!.. Вот я приеду – возьмусь за вас! – Она выхватила цветы у Шмаковой. – Обязательно возьмусь!“ – И убежала.

Автобусы медленно и плавно проплыли мимо нас. Кто-то помахал нам рукой, кто-то состроил ехидную рожу, и еще мы увидели, как улыбающаяся Маргарита устраивалась на переднем сиденье с цветами.

Двор сразу опустел. Только что он казался тесным и маленьким, а теперь сразу стал большим. Все уехали, а мы остались вместе с малышами из младших классов.

До сих пор я не понимала, просто не думала про это, что все уезжают, а мы остаемся, и виновата в этом вроде бы я. А теперь подумала.

В это время весь наш класс понуро поплелся обратно в школу за чемоданами, а компания Мироновой окружила нас. И у всех были одинаковые глаза: злые, колючие, чужие – все они были против меня!

Может, я впервые вздрогнула… Страшно, когда один против всех, даже если ты прав.

И тут началось, тут понеслось…

Валька заорал:

„У-у-у, змея! Нашипела!“ Так заорал, что вокруг все посторонние услышали: он был самый горластый в нашем классе.

Все, кто не успел уйти, кто был во дворе, стали оглядываться. Первоклашки, которых еще не брали на экскурсии, подняли писк и визг:

„Где змея?… Где змея?…“

„Вот она! Вот она, детки! Смотрите! – Рыжий толкнул меня. – Гремучая! Не подходите к ней, а то укусит!“

Малыши застыли от ужаса. Они же первый раз в жизни видели гремучую змею в образе человека.

Ребята наступали на нас с Димкой и наступали, выкрикивая:

„Подлиза!“

„Доносчик!“

Димка засуетился:

„Ребята, вы чего?… Мы же еще не разобрались!“

„Разобрались, – отрезала Железная Кнопка. – И твердо решили – никакой пощады!“

А Васильев перепугался:

„Так это серьезно?… Бессольцева, ты это сделала?! Скажи, скажи им, что ты пошутила“.

„Какие уж тут шутки! – пропела Шмакова. – Правда, Димочка?“

Димка не ответил.

„Сжечь ее на костре!“ – заорал Рыжий.

Но теперь над его словами никто не рассмеялся.

„Ну бойкот, ну зачем же так!“ – суетился Димка.

„Я говорил, говорил, – восторженно заголосил Васильев, – он с нею заодно! Ух, Сомов, ты у нас заработаешь!..“

„В круг! – приказала Железная Кнопка. – Крепче держите друг друга за руки, чтобы они не выскочили!“

Они сцепились руками, круг превратился в колесо, которое должно было переехать меня и Димку.

„Что же такое получается, – не унимался Валька, – Сомов против бойкота, и ему все сходит с рук? А?… Бойкот Сомову!“

„Тихо! – Железная Кнопка вошла в круг и спросила Димку: – Сомов, ты против бойкота Бессольцевой?“ Меня она вообще не замечала.

Димка посмотрел на меня и снова промолчал.

„Молчит – значит, против!“ – крикнул Рыжий.

„Тогда и ему бойкот!“ – решила Железная Кнопка.

„Мне? – испугался Димка. – Бойкот?…“

„Допрыгался!“ – захохотал Валька.

„С этой минуты, Сомов, ты перестаешь для нас существовать“, – сказала Миронова.

„Был Сомов и испарился!“ – веселилась Шмакова.

„Миронова, послушай…“ – начал Димка.

Но та отвернулась от него.

„Шмакова, и ты против меня?“ – удивился Димка.

„Конечно, – ответила Шмакова. – Я с предателями не вожусь“.

„Бей их!“ – Валька бросился на Димку.

От страха я закрыла глаза.

Васильев разорвал круг и схватил Вальку, прежде чем он налетел на нас. Димка рванул меня за руку, и мы убежали.

Ленка улыбнулась:

– Он почти вынес меня на руках… Да, да… Оказался силачом!

– Ну конечно, – съехидничал, как мальчишка, Николай Николаевич. – Он у тебя самый сильный и самый храбрый.

Ленка не заметила ехидства Николая Николаевича.

– А когда мы вырвались, – продолжала она, – то услышали за собой топот. Они кричали нам вслед, и я узнавала их голоса.