Гавриил Левинзон - Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки

— Граф Мальборо!

— О! — изумился Дербервиль. — О, сэр, как вы догадались? Это непостижимо!

Генри Хиггинс был доволен.

— Все очень просто, сэр, — сказал он с хиггинсовским смешком. — Вы произносите «л», как его произносил только один человек в Англии — граф Мальборо.

— О! — опять изумился Дербервиль и подумал: «Что это я все «о» да «о», надо что-нибудь другое придумать».

— Э-э-э, сэр, — сказал он. — Э-э-э… Я вот о чем хотел спросить…

Хиггинс склонил голову, наставив на Дербервиля ухо.

Но Дербервилю опять нечего было сказать.

— У меня весьма деликатный вопрос, сэр. Э-э-э…

«Это «э-э-э», — думал Дербервиль, — ну зачем я за него уцепился?»

— Я понимаю ваше затруднение, сэр, — сказал Хиггинс. — Вы хотите знать, чью фамилию я ношу? Моей матушки, сэр. Она перешла к ней от моего деда, знаменитого мореплавателя Эдуарда Хиггинса.

— Чрезвычайно интересно! — сказал Дербервиль. — Но не находите ли вы, сэр, что нам пора. — Дербервиль мотнул головой в ту сторону, куда ушла мама Хиггинса: ему не хотелось произносить слово «школа». Разговор получился замечательный, но он потребовал больших усилий, и Дербервиль боялся, что начнет говорить не то.

Мы шли молча. Я отдыхал от разговора и готовился преподнести себя Хиггинсу. Есть такое правило, которому следуют все люди с умом: познакомившись с человеком, преподнеси себя в лучшем виде. Это очень важно, иначе человек может чего-то в тебе не заметить. Тут продуманность нужна. Главное — не проявлять излишней скромности, ведь если ты сам себя барахлом считаешь, то кто же в тебя поверит? Мы с дедом это понимаем.

Пора уже, пора было себя преподносить! Но у меня не ладилось: два раза я открывал рот и произносил все то же проклятое «э-э-э». Хиггинс улыбался. Он, конечно, думал, что я собираюсь продолжить дербервилевский разговор. А все дело было в том, что заготовки оказывались никудышными. Я спохватывался, что сейчас наговорю глупостей, продешевлю с самого начала: уж очень бесхитростные, недипломатичные слова шли на язык. «Хиггинс, хотелось мне сказать, — ты мне понравился с первого взгляда! Ты не представляешь, как я рад, что встретил тебя. Давай будем дружить: я буду любить тебя, ты будешь любить меня, а остальных мы близко не подпустим: они до такой дружбы еще не доросли». Вот каких чистосердечных глупостей я чуть не наговорил. Хорошо, что я знаю: без дипломатии с людьми нельзя! Скажешь человеку, что он тебе понравился, а он возьмет и завоображает. Ведь известно: на свете еще не рождался человек, которому бы не хотелось повоображать.

Начнем сначала! Мало кто понимает, какое это трудное искусство преподносить себя. Тут как будто невзначай заинтересовать нужно: намекнуть, что у тебя связи или что ты достать что-то можешь. Каждый, кто хоть немного разбирается в жизни, понимает: заинтересованный человек ведет себя гораздо лучше незаинтересованного.

Я решил позондировать, чем можно заинтересовать Хиггинса.

— Хиггинс, о чем ты мечтаешь? — спросил я. — Не удивляйся моему вопросу. Мне кажется, мы можем подружиться, и я бы хотел узнать тебя поближе. Ведь недаром на пионерских сборах говорится: «Скажи мне, о чем ты мечтаешь, и я скажу тебе, кто ты».

Хиггинс засмущался. Он сказал, что не может вот так сразу о своих мечтах, потом, когда мы познакомимся поближе…

— Ты прав, Хиггинс, — сказал я. — Вот так сразу нельзя. Но я ведь почему спросил? У меня предчувствие, что некоторые из твоих мечтаний осуществятся не сегодня, так завтра. Самое позднее — послезавтра. Имей это в виду: так случается со всеми, кто дружит со мной.

Хиггинс удивленно взглянул на меня: переборщил я — сорвалось! В первый раз со мной такое: не сумел преподнести себя. Еще Хиггинс подумает, что я тупица. Досадно!

Все дело, конечно, в том, что я волновался: Хиггинс не только мне нравился — ведь он тот самый человек, который начнет окликать меня Дербервилем. За ним и другие подхватят. Что будет! Два англичанина на всю школу! Кое-кому тоже захочется стать англичанином, но мы никого больше не признаем. Мы будем в обнимку по школе ходить, и какой глаз на нас не задержится! Через неделю забудут, что у меня была хотя и неплохая, но не совсем подходящая для меня кличка — Быстроглазый.

В общем, Хиггинс оказался еще и нужным человеком. Хиггинс оказался человеком, которого я два года ждал, — так как же было не споткнуться в разговоре?