Всеволод Нестайко - Чудеса в Гарбузянах

— Здравствуйте, ребята! — подчеркнуто сердечным голосом, которым всегда разговаривают горожане с сельскими мальчишками, поздоровалась женщина.

Мужчины молча кивнули.

Марусик и Журавль вежливо поднялись с чурбаков. Марусик был в этот миг очень бледный.

— Мы с киностудии, — сказала женщина. — Я — режиссер. Это — главный оператор. Это — художник. А это — директор картины. Снимает фильм для детей. О приключениях сельских мальчиков. Ищем натуру, то есть село, где можно было бы проводить натурные съёмки. И кандидатов на роли заодно ищем. Как тут у вас, есть хорошие ребята, живые, с характером, чтобы в самодеятельности выступали, и учились хорошо? А?

Ребята переглянулись.

— Да что там спрашивать! Вот этот, по-моему, по типажу абсолютно подходит, — Курнатовский кивнул на Марусика. — Точно по сценарию. Курносый, веснушчатый… Абсолютно.

Теперь уже переглянулись киношники.

Долговязый оператор взглянул на Марусика и поднял бровь. Что это должно означать — или одобрение, или сомнения — трудно было сказать.

Щуплый художник Гелий Борисович подбадривающе улыбнулся Марусику — тоже непонятно, то ли сочувствуя, то ли приветствуя его.

Марусик, казалось, вот-вот потеряет сознание.

— А что? Можно. Попробуем. Попробуем, — покладисто произнесла режиссерша. — Как твоя фамилия? Имя, адрес… — Она достала из кармана джинсов блокнот. Директор Курнатовский предупредительно протянул ей авторучку.

Фамилию, имя и адрес Марусик сказал Журавль. У самого Марусика отнялся язык.

…Уже давно развеялась пыль после того, как уехали киношники, и Бровко уже замолк, успокоился, залез в будку, а Марусик всё еще не мог прийти в себя.

Он тяжело дышал широко раскрытым ртом, словно рыба, которую только что вытащили из воды.

— Ты что? Обалдел от счастья, что ли? Приди в себя! — Журавль хлопнул его ладонью по спине.

Но Марусик не среагировал. Не на шутку встревоженный, Журавль хлопнул его еще раз — со всей силы. Марусик покачнулся, едва не упал, и наконец вымолвил пересохшими губами:

— Ля… лягушачья лапка…

— Что? — Журавль почувствовал, как у него похолодело в животе.

— Лягушачья лапка, — повторил Марусик и перевел на Журавля остекленевший взгляд. — Я еще вчера подумал, что мне больше всего хотелось бы и решил — наверно, стать киноартистом. И вот, видишь…

— Тю! — только и смог вымолвить Журавль.

И тут послышалось тарахтение мотоцикла и к воротам подъехали Сашка Цыган с отцом.

Отец ссадил Сашку возле ребят, развернулся и исчез за пылью.

Сашка Цыган был обветренный, раскрасневшийся, радостно возбужденный.

— Привет, ребята, — бодро сказал он и вдруг, внимательно посмотрев на них, удивленно поднял брови. — Что это вы какие-то, будто вас из колодца только что вытащили? Что случилось?

И Журавль, сбиваясь, начал рассказывать, что именно произошло.

Сашка Цыган слушал, и на лице его сменялась, как это говорят, целая гамма переживаний: и удивление, и восхищение, и сожаление, что его не было в это время, и, не будем скрывать, зависть к Марусику.

В конце Журавль поспешил добавить:

— Не волнуйся, ни я, ни ты по сценарию не подходим. По сценарию им нужен веснушчатый, курносый, именно такой, как Марусик.

— Хм… — насмешливо хмыкнул Сашка Цыган. — Так говоришь, спрашивали, есть ли у нас хорошие, живые, бойкие, с характером, чтобы и в самодеятельности выступали, и учились хорошо, и вообще… — Сашка Цыган прищурился. — А про Гришу Пасечного вы не сказали?

Марусик густо покраснел и отвернулся. Журавль растерянно улыбнулся, глянул на Марусика и пожал плечами.

— Ну, вы! Кадры! Я вам скажу!

Гришу Пасечного знало всё село. Ни одного праздника не было, ни одного вечера, чтобы Гриша не выступал в концерте художественной самодеятельности. И как выступал! Такого успеха не было ни у кого. Ни наш гарбузянский соловей — победитель районной Олимпиады доярка Ганна Тертичная (колоратурное сопрано), ни баянист комбайнер Мирон Кандыба, ни акробаты-механизаторы братья Затягайло (Иван, Павел и Александр…).

Когда только объявляли: «А сейчас выступит Гриша Пасечный», — зал уже взрывался аплодисментами. И этот мальчик такое вытворял на сцене — зрители так хохотали, что из-за смеха не было слышно половины слов. А слова в выступлении Гриши Пасечного имели немаловажное значение. Потому что номер его назывался «Художественное чтение». Он читал юморески Остапа Вишни, отрывки из повести Ивана Микитенко «Гавриил Кириченко — школьник», рассказы Панаса Висикана и другие смешные вещи. Казалось, на сцене не один курносый веснушчатый пятиклассник, а целый театр сатиры. Это был талант, настоящий талант! Как это говорят — от бога.