Стил Радд - На нашей ферме

Попадались среди поселенцев и люди из города, промотавшиеся денди, ненавидевшие сельскую жизнь. Они все собирались вернуться в город, но в конце концов застревали у нас. Люди они были воспитанные, чай из блюдечка не пили, распинались в любви к цветам (а у самих росла одна герань в жестяной банке). Дочери их жаловались, что все молодые люди в округе грубияны — они не приподнимали шляпу, когда здоровались. На прогулку девицы выходили в холщовых амазонках, потому что у них не было ничего другого, но уверяли, что этого требует городская мода.

Был там и такой землевладелец, у которого круглый год работали батраки; на ферме у него было полно машин — сено он держал под навесами, а деньги — в банке. Он был настоящим хозяином всей округи. В город всегда ездил только поездом, да еще в первом классе, с соседями никогда не здоровался, разве только в минуты рассеянности. Богатый был человек, добра имел чуть ли не на тысячу фунтов. Люди частенько называли его миллионером, и его это ничуть не огорчало, — напротив, он даже становился менее рассеянным. Важных гостей и всякие там комиссии из министерства, посещавшие наш район, он встречал на железнодорожной станции, увозил к себе домой в кабриолете, угощал и развлекал их, показывая свою ферму, и нашпиговывал «специального корреспондента» вдохновенными картинами перспектив его предприятия и всякими идеями насчет «процветающих фермеров» и «района с будущим».

А в самых отдаленных «медвежьих уголках» селились мелкие фермеры-работяги. Они копались на своих участках, растили большие семьи и никогда не падали духом. На свои крыши они наваливали здоровенные камни и толстые бревна, чтобы в ветреную погоду их не снесло ветром, а в безветренную погоду крыша не позволяла камням провалиться в дом и проломить обеденный стол. Всю жизнь они были уверены, что сумели бы сколотить порядочно деньжат и отложить на черный день, если бы не плохая погода да проценты по закладной, которые им приходилось выплачивать.

Еще там была маленькая школа, окруженная группой эвкалиптов, а рядом с ней две некрашеные церквушки, стены которых были изрезаны шрамами, словно от артиллерийского обстрела. Все это было делом рук школьников. По дороге из школы они часто дрались друг с другом на почве «религиозных разногласий». Они не знали, что есть закон о нарушении общественного спокойствия, и потому без зазрения совести бомбардировали камнями церковь, принадлежавшую другому вероисповеданию.

Вскоре после нашего приезда в Сэддлтоп мы познакомились со всеми этими людьми. Многие из них явились к нам, чтобы выразить свое удовольствие по поводу нашего приезда, а кое-кто — чтобы занять что-нибудь.

В числе первых соседей, посетивших нас, были мисс Уилкинс и мисс Малруни. День был ясный, воздух прохладный, небо безоблачное, вокруг щебетали птицы, порхали бабочки. Отец с Полоумным Джеком копали ямы под фруктовые деревья, а Дейв и Джо пахали в поле. У изгороди гостьи грациозно соскользнули со своих лошадей и громко рассмеялись с целью привлечь наше внимание. Затем они взошли на веранду, сделали книксен и сказали:

— Какая прекрасная погода.

Мать пригласила их войти в дом. Они заколебались, будто куда-то спешили, и мисс Уилкинс сказала:

— Разве только на минуточку, миссис Радд.

Затем они расселись в креслах, нарочно выставив из-под длинных амазонок кончики башмаков, искоса оглядели все, что стояло в комнате, и… и просидели так до позднего вечера.

Мисс Уилкинс была крупная, полная, рыхлая девица, утверждавшая, что ей уже двадцать пять лет. Утверждала она это шестнадцать лет подряд! Она туго затягивалась и воображала себя тонкой и стройной.

Мисс Малруни было только двадцать восемь, и фигура у нее была еще ничего. Вкусив немного городской жизни, она даже сохранила следы былого изящества. Она принадлежала как раз к тем девицам, что носили «модные» холщовые амазонки. В действительности же она очень нуждалась и всячески пыталась скрыть свою бедность, напуская на себя важный вид бывалой горожанки.

Она попивала чаек и с аппетитом уписывала лепешки со сливочным маслом, похваливая их всякий раз, когда тянулась за очередной порцией. Она поинтересовалась, сама ли мать пекла эти лепешки — как будто мать для этой цели могла привлечь отца или зазвать с дороги прохожего!

Мисс Уилкинс рассказывала Сэл о танцульке на одной из местных ферм, о том, как Джим Мёрфи приударил за Норой Фей, и как старый Фей гонялся за Джимом с ружьем. Свой рассказ она то и дело прерывала громким радостным взвизгиванием. Мисс Малруни тем временем усталым голосом поведывала матери о всех тяготах и неудобствах жизни в сельской глуши. Как тяжко все это сносить после комфортабельного существования в городе, где у них был свой выезд и слуги. Отец ее служил у одного адвоката в Брисбейне в качестве доверенного клерка. В его обязанности входило открывать дверь конторы, когда приходил клиент — а случалось это, увы, не чаще одного раза в месяц! — затем в другой комнате почтительно спрашивать у пустого стула, не занят ли мистер адвокат. После этого он предлагал клиенту присесть, бесшумно пододвигая ему уже другой стул, а сам тайком выбегал из конторы, пускался по улицам разыскивать адвоката и приводил его в кабинет черным ходом, после чего туда приглашали клиента. Мисс Малруни заверила мать (а та, добрая душа, верила каждому ее слову и искренне сочувствовала обездоленной семье), что она просто не знает, как бы они существовали, если бы не тот небольшой заработок, что давала отцу его работа в городе, — ферма ведь не приносит никакого дохода!