Фрида Вигдорова - Мой класс

Посмотрев коллекции Киры и Андрея и наслушавшись разговоров о марках, Серёжа предложил:

— Давайте всем классом собирать!

— Всем классом нельзя. Марки всегда собирают в одиночку, — возразил Морозов.

— Почему это? Давайте так: я буду собирать марки, на которых есть животные…

— Зоопарк в альбоме, — подсказала я.

— Вот-вот! — Серёжа благодарно взглянул на меня.

Больше сказать ему ничего не пришлось.

— У меня будут марки с растениями! — уже кричал Боря Левин. — У Кирсанова — про художников… Дим, хочешь художников?

— Таких марок мало, — неуверенно, но уже с искоркой интереса во взгляде сказал Дима.

— Про художников и музыкантов тогда, — вмешался Кира. — Вот и получится много. Есть марки Репина, Сурикова, Чайковского, Римского-Корсакова. Мишки есть художника Шишкина — в несколько красок, прямо как настоящая картина.

— Хорошо придумал! — скрепил Лёша и тут же сел записывать темы:

«Великая Отечественная война. Великие люди нашей Родины:

1) Писатели, художники и музыканты.

2) Учёные, изобретатели и путешественники.

Воздухоплавание.

Архитектура.

Спорт.

Марочный ботанический сад.

Марочный зоопарк».

— Только давайте условимся: не просто собирать и наклеивать, а с объяснениями, — сказала я. — Например, некрасовская марка. Надо под нею кратко, в несколько строчек, сообщить, что вы знаете о Некрасове: когда он родился и умер, какие произведения написал. Если на марке изображено дерево, напишите, в каких краях оно растёт и чем замечательно. Если здание — где построено, что вам о нём известно.

— А потом будем читать друг у друга! — подхватил Борис.

Разработали и план альбомов: надо сшить большие листы ватманской бумаги, разлиновать места для марок и подписей. Хранить альбомы решили в шкафу у Лёши.

На другой день я вошла в класс за несколько минут до начала урока (он был первый). При виде меня Морозов встал.

— Марина Николаевна, вот я принёс в общую коллекцию, — произнёс он.

Это была красивая тувинская марка — зелёная, с изображением забавной, словно удивлённой белки.

— Это на развод! — закричали ребята. — Молодец!

— Белка — это по моей части! — обрадовался Серёжа.

— Ты придумал, ты первый и начнёшь, — сказала я.

— Интересно, кого Глазков привёл? Медведя? — лукаво спросил Толя.

— А может, Кирилл ничего не принёс, — поддразнил его Лёша. — Не догадался — и всё.

— Догадался, — сказал Кира.

Встретив мой взгляд, он подошёл, осторожно вынул из конвертика марку и положил мне на стол.

— Какую принёс? Какую? — послышалось со всех сторон.

Я не успела ничего сказать. Гай, сидевший на первой парте как раз напротив моего стола, удивлённо вскрикнул:

— Первая русская! Которую Александр Иосифович подарил!

Все застыли. Та самая марка, с которой Кира нипочём не хотел расставаться! Та самая, из-за которой было столько волнений и споров!

— Зря ты это, — сказал наконец Лёша.

— Почему зря? — спросил Кира с обидой в голосе.

— Она тебе самому нужна.

— А по-твоему — мне нести, что самому не нужно?

— Да ведь… дарёное не дарят! — нашёлся Лёша. — Эту марку тебе подарили, значит ты не имеешь права никому её отдавать. Понял?

Я смотрела на Киру. Радость, что можно взять марку обратно, сомнение, неуверенность — хорошо ли это будет, смущение, благодарность Лёше за его неотразимые доводы, — всё перемешалось на этом лице. Он покраснел так, что светлые негустые брови стали казаться белыми, а чуть торчащие уши — одного цвета с галстуком. Губы вздрагивали.

— Видишь, Кира, — поспешила вмешаться я: — твоя марка замечательная, ценная, но она не входит ни в одну нашу тему. А в твоём альбоме она нужна. Ты возьми её. Мы тебе очень благодарны.

— Тогда я принесу для Кирсанова… Я принесу Маяковского, Руставели, Чехова и Некрасова.

— Вот и прекрасно! А теперь к доске пойдёт Федя и расскажет нам биографию Короленко.

Пока Лукарев шёл к доске, я взглянула на Морозова: он сидел хмурый, закусив губу.

— Сегодня Лёва не сможет притти к нам на сбор звена, — говорит Рябинин. — Он пишет сочинение по литературе.

Все понимают, что это значит.

Любовь Александровна, преподавательница литературы в старших классах, — человек строгий. Когда Лёве предстоит сдавать сочинение, он перечитывает всё, что можно найти по заданной теме, подолгу корпит над планом, иногда советуется со мною и всегда старается придумать интересное, не стандартное начало. Он, да и никто из старшеклассников, не осмелится написать, что литературный герой «является представителем»: все знают, как жестоко Любовь Александровна высмеет ученика, который не дал себе труда подумать, а попросту воспользовался готовой формулировкой. О списывании с учебника или с предисловий и говорить нечего. Никогда её презрение и насмешка не бывают так безжалостны, как в тех случаях, когда она обнаруживает в ком-нибудь желание блеснуть чужими мыслями.