Елизавета Водовозова - История моего пуделя

Вот моя сестра одевает теплые башмаки, пудель вскакивает на стул, оттуда на стол, лапой снимает с крючка корзинку и подает сестре: он знает, что она собирается идти в рынок. Тут он начинает забегать от Ольги ко мне, а когда я весел, станет на задние лапы, положив передние мне на плечо, прямо смотреть мне в глаза, чтобы узнать, какие будут мои распоряжения. «В рынок», говорил я ему, указывая на сестру. Он радостно повиляет около меня, точно просит, чтобы я не забыл о нем вовремя его отсутствия, и побежит вперед перед сестрой.

Он помнит каждую лавку, где забирает Ольга, и теперь каждую из них обнюхивает, останавливается и ждет; сестра смотрит в сторону, и он бежит дальше. Но вот корзинка наполнена говядиной и другими припасами, между тем Ольге нужно еще в один дом занести заказ, а тащить туда покупки неудобно; она прикрывает провизию листом бумаги и подает корзинку пуделю. «Домой», говорит она ему, и тот послушно и бережно берет ручку в зубы и отправляется домой. Дверь нашей квартиры затворена, — он визжит; если это не помогает, он ставит на пол корзину и барабанить лапами по двери, пока ему не отворять. Если матери нет в комнате, он опускает корзинку на стул, и лишь только она входить, тащить ее за платье к стулу. Когда мы садились отдать, он стоял на задних лапах, ожидая подачки и виляя хвостом. Я бросал ему какую-нибудь кость, он с жадностью хватал ее, тогда я, желая испытать его терпение, кричал ему: «под стол…». Он немедленно, хотя и с грустью, растягивался под столом. После этого я еще брал кусок говядины, клал ему на нос и подталкивал под морду; он на лету схватывал кусок, но я не дозволял ему есть и клал этот кусок перед собою. Он всему покорялся, хотя я замечал, что это ему было нелегко. Однако, чем больше я жил с ним, тем больше любил его и впоследствии никогда не испытывал его терпения без нужды, не заставлял его даже стоять на задних лапах. Всё, чему научился пудель, ему далось без плетки и колотушек; вероятно, оттого он был кротким и послушным.

Наконец, наступила для меня новая пора жизни. Однажды мать объявила мне, что завтра я поступаю в школу. Весь этот день я провел с пуделем. Минутами мне становилось как-то особенно грустно, и я, поглаживая собаку, начинал рассказывать ей все, что было у меня на душе.

— Ты будешь теперь по целым дням без меня, пожалуй, избалуешься, пропадешь! — и при одной этой мысли слезы навертывались у меня на глазах. Пудель суетился около меня, визжал, становился на стул и смотрел в окно; мне казалось при этом, что он хочет сказать: «пойдем, погуляем, авось тоска пройдет». Но я его не слушал, плакал от страха за будущее, и он начинал выть. Мне казалось, что при этом ему было грустнее моего, я забывал всё и уже сам старался его рассеять. — Ничего: там много, много книжек, можно читать, мы славно заживем! — и при этом я уже начинал скакать. С бешеной радостью бросался пудель ко мне на плечи своими передними лапами и кружился со мной по комнате, пока взрыв хохота сестры не напоминал нам, как смешны должны были казаться другим эти внезапные переходы от радости к тоске.

Мы в первый раз отправились в школу вместе с матерью. Конечно, пудель был впереди, обнюхивал землю, забегал направо и налево, озирался назад, чтобы не потерять нас из виду. Но вот мы у двери школы, мать крикнула ему «назад», и он, по обыкновению, кротко повиновался. В первый день мать пришла взять меня из школы. Лишь только я показался в дверях, пудель с бешеною радостью бросился на меня, лизал мне руки, лицо.

В продолжение всего моего школьного ученья я уже всегда ходил в сопровождении своего неизменного друга. Выхожу из школы, — пудель уже ждет у двери, и каждый раз встречает меня с такою радостью, точно мы не виделись с ним целый год. По дороге я часто выделывал с ним разные штуки. Так как он всегда бежал впереди, я, не позвав его, однажды зашел к товарищу, который жил по дороге. Смотрю в окно на улицу, а он бежит с опущенной головой, останавливается, припоминает, обнюхивает следы, возвращается, опять останавливается на другом конце улицы, наконец, убедившись и тряхнув головой, прямо вбегает за мной на лестницу.

Пудель приобрел много друзей в моей школе. Все знали его; при выходе из класса каждый потреплет его по шее, а некоторые даже угощали его мясом, булками.

Ваня, один из моих школьных товарищей, сильно привязался к нему, зазывал его к себе, не жалел угощения. Зато и он платил Ване такою же дружбою. Однажды Ваня ушел за город к своим родственникам. Наступили уже сумерки, Ваня не возвращался; между тем погода к вечеру совсем испортилась; Ваня же ушел налегке. Его мать прибежала к нам посоветоваться, не зная, как поступить: ей нельзя было отлучиться из дому, так как у неё были в доме больные. Я взял у неё калоши, дал понюхать пуделю, потом завернул их в Ванино платье, опять поднес ему к носу, связал всё веревкой и вручил ему всё это. Через час явился Ваня и рассказал нам, как пудель прибежал за ним с одеждой и, беспрестанно хватая его за полу куртки, как бы напоминал ему, что пора идти домой.