Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)

— Вчера Дима Назаров из второго класса говорит, да кому — Ипполиту Васильевичу, что ему не нравятся у Рамо украшения. Можно, говорит, я их сниму.

— И что Ипполит?

— Снимите, господинчик мой, если не нравятся.

— Ну и он?

— Снял.

— Ипполит двойку поставил?

— Сказал, что отметку выставит года через два-три. Или через пять!

— А меня Гусев измучил. Я его боюсь.

— Отправьте к Ипполиту Васильевичу.

— Уже.

— Что?

— Отправляла и получила обратно.

— Что сказал?

— Что сказал… «Не преступно, но не красиво».

Преподаватели тихонько засмеялись.

В контрольном динамике кабинета звукозаписи раздались первые такты «Шехерезады» Римского-Корсакова для двадцать первого класса. Сим Симыч все всегда слушает у себя в кабинете в контрольном динамике. Он видит свою молодость, своих друзей-оркестрантов в маленьких черных галстуках-«гаврилках» на эстраде сада «Эрмитаж» в Москве или в Летнем саду в Петербурге. Иногда он берет в школе у кладовщика дежурную виолончель, снимает рабочую блузу и один поздно вечером поднимается на эстраду школьного репетиционного зала. Играет. Он не грустит, ему приятно и радостно от всего этого. И ему еще радостно, что он продолжает служить музыке — работает в школе и что вокруг него юные музыканты, которые еще только наденут свои первые черные галстуки.

На всех электрических часах стрелки показывали девять утра.

Ипполит Васильевич Беленький медленно шел по коридору. Под мышкой у него была кавказская палочка. Рядом с Ипполитом Васильевичем шел юный композитор. Это друг Гусева. Ипполит Васильевич держал раскрытую нотную тетрадь.

— У вас два «ре» и бас, — говорил Ипполит Васильевич. — Куда пришлось разрешение этой ноты? М-м… Интересное сочинение. А тут обозначено что-нибудь или не обозначено? Хотя Скрябин и сказал, что точно записать музыку нельзя. Но все же…

И старик опустил тетрадь на уровень юного композитора. Юный композитор был остроносым, лохматым, в клетчатой рубашке. Он боком заглянул в тетрадь, кивнул — точка обозначена. Он уже начал писать так же неразборчиво, как Бетховен. С той только разницей, что приходится самому расшифровывать свои рукописи. Еще при жизни.

— Позвольте выразить удовольствие, — сказал Ипполит Васильевич. — А здесь пауза?

Композитор посмотрел в тетрадь. Отрицательно качнул головой — паузы нет.

— Справедливо. А то бы публика решила, что музыка кончилась, и ринулась бы в гардероб.

Композитор в отношении гардероба промолчал — гардероб не входил в его творческие планы. Лохматая голова — это другое дело.

Старик и композитор продолжали не спеша свой путь по коридору. Так же не спеша скрылись в дверях класса теоретико-композиторского отделения.

К дверям другого класса, на другом этаже, шла Кира Викторовна. Она еще не успокоилась после разговора в учительской. Завтра отчетный концерт и для многих учеников — первое серьезное выступление на публике. А она экспериментирует, и это уже не забава. Кира Викторовна совсем не старейший педагог школы, а рядовой преподаватель струнного отделения. Именно все так и есть. Но она не отступится от своего решения.

У дверей класса Киру Викторовну ждали ученики.

Ганка — плотная, высокая девочка, самостоятельная, решительная. Она приехала с Украины, из села Бобринцы. Франсуаза приехала из Парижа. Модная юбочка, кофта, браслетик — простое серебряное колесико. По отцу Франсуаза родом из Прованса, из Камарги, где живут дикие черные быки. Ее отец гардиян — пастух. Носит красную фетровую шляпу и короткие сапоги со шпорами. Серебряное колесико — подарок от отца.

Маша Воложинская удивительно светлая и открытая девочка, стесняется, что вынуждена ходить в очках. Звук ее скрипки чистый и наивный. Если бы это удалось сохранить, так думала Кира Викторовна. Маша ни о чем таком не думала, и, может быть, в этом было ее счастье. Встречается в исполнительском искусстве такая особенность: когда что-то поймешь до конца, это «что-то» вдруг может исчезнуть. Не всегда ремесло помогает, иногда оно что-то отбирает у тех, кто начинает заботиться только о ремесле и возлагать все надежды только на него. А у Маши в будущем может сложиться именно так, что ее чистоту и наивность подменит сухое ремесло. Для Маши оно может оказаться сухим.

Стоял «Дед» — Павлик Тареев. Он любит всех учить жить, поэтому и кличка у него такая. Недавно сказал, что у него много дней впереди, но уже много и позади. И что жизнь прожить — не поле перейти. Философ и педант. Умудрился отрастить даже брюшко. Вот и сейчас что-то объяснял «оловянным солдатикам». «Оловянные солдатики» — самые маленькие ребята в ансамбле, из подготовительной группы. Стояли, слушали Деда, ловили каждое слово. А Дед выпятил живот и разглагольствовал.