Герман Матвеев - В поле один воин

Вид у Никиты был неважный. Громадные стоптанные ботинки, штаны из голубого матерью тканного полотна, выцветшая и истлевшая от времени гимнастерка, солдатская папаха. Шинели Никита не любил и оставил ее в караульном помещении. Шинель была кем-то снята с убитого. До сих пор на ней в двух местах заметные прострелы и следы засохшей крови. К винтовке Никита чувствовал нежную любовь. Меткач с детства, обыгрывая сверстников в бабки, в чижа, подбивая воробьев с руки, он с первых дней начал стрелять без промаха. Его хотели перевести в пулеметчики, но мешала молодость. Пулеметчик должен быть с выдержкой и хладнокровен, а таких качеств за ним еще не знали.

Звяканье приближалось. Из кустарника вышел небольшой отряд и остановился. Белые. Офицера Никита узнал сразу: погоны, английский френч цвета хаки не могли обмануть. Мгновение — часовой растерялся. Офицер заметил холмы погребов и часового, что-то крикнул. Никита вскинул винтовку и, не зная, что желать, спрятался за земляной выступ погреба. Офицер снова крикнул. Никита опять не понял. Сердце в груди колотилось.

— Наверно, разведка наскочила. Что делать?

Офицер обернулся к солдатам. Один из них отделился и побежал по полю к часовому.

— Стой! — крикнул Никита и, сообразив, что это ни к чему, дрожащими руками прицелился и выстрелил. Солдат споткнулся, широко взмахнул руками и упал вперед.

Грохот выстрела привел в себя Никиту. Сердце забилось нормально, руки перестали дрожать. Перебежал в окопчик, вырытый в пяти шагах от погреба, и быстро вытащил из подсумка патроны. Тридцать патронов в обоймах и три в ружье.

«Здесь будет фронт», подумал Никита, подгибая рукава гимнастерки.

Солдаты рассыпались в цепь и залегли в канаве.

Офицер махал фуражкой и срывающимся голосом кричал:

— Ты что, болван!.. Прекратить!.. Твои без оглядки бегут в Москву!.. Город занят!..

Точно в ответ на это, где-то с треском разорвались подряд три снаряда.

— Врешь, — пробормотал Никита. — Не бегут, отходят… — И вдруг в голове мелькнула догадка: «Ну, а что, если и верно ушли. Если его не сняли, забыли, не поспели?.. Мало ли что может случиться на фронте…»

Офицер сделал несколько шагов и остановился. Видимо, он боялся подходить ближе.

— Сдавайся! — крикнул он и, заметив движение часового, упал. Это спасло его от смерти. Пуля пролетела над головой.

Между часовым и белыми расстояние саженей двести. Если они все бросятся на него в атаку, то, пока бегут, Никита успеет выстрелить раз пятнадцать. В кармане у него должны быть две гранаты. Никита локтем нащупал «лимоны». Тут.

Двое солдат, нагибаясь, побежали в сторону, намереваясь обойти справа. Никита приложился и выстрелил. Солдат побежал быстрее. Никита, волнуясь, схватил обойму и, досадуя на промах, зарядил винтовку. За это время солдат отбежал шагов тридцать и залег.

Офицер приподнялся и, грозя кулаком, крикнул:

— Пархомов, левей!.. Я сказал левей!.. Ну!

Солдат снова побежал. В то же время в левую сторону с дороги побежали еще трое.

— Раз! — Солдат упал. Никита перенес винтовку. — Два! Три! — Считал про себя Никита, нажимая курок. Третий солдат набежал на падающего и, повернувшись, бросился назад.

Пуля ударила в булыжник и с визгом отскочила в сторону. Мелкие осколки камня слегка оцарапали щеку. Вслед за первой пулей «чухнула» в насыпь погреба вторая, затем третья.

Белые стреляли часто и бестолково. Меткий огонь красноармейца смутил их. Они боялись высунуться из канавы.

Никита с любопытством слушал, как поют пули. Он знал по рассказам боевых товарищей, что такие пули не страшны. «Страшны пули в патроне, а такие — игрушка», говорили они.

Офицер поднялся на колени и посмотрел. Этого ждал Никита. Он спокойно прицелился и выстрелил. Офицер ткнулся головой в землю.

Стрельба продолжалась. Пули пели, щелкали, визжали, поднимали кучки пыли, и ни одна из них не тронула красноармейца.

Вдруг легкий толчок — и словно горячая гайка, вырвавшись из отцовских клещей, обожгла Никите левое плечо.

Солдаты заметили отсутствие офицера, растерялись и прекратили стрельбу.

Никита осторожно пошевелил левой рукой. Боли не чувствовалось. Было что-то другое… пониже ключицы какое-то стеснение, словно поставили пластырь, стягивающий кожу. Никита с удивлением смотрел, как выступает на гимнастерке темное пятно крови, опускается вниз и ширится. Похоже, как в детстве прикладывал он к чернильной кляксе край промокательной бумаги и следил за расплывающимся во все стороны пятном.