Иштван Фекете - 21 день

— Что ты, какое там «спишь»! — встрепенулась старая курица. — Просто я, по вашему велению, повернулась головой к двери, и свет прямо в глаза бьет.

— Хотя под такую сказку и уснуть не мудрено, — у грабель от широкой ухмылки чуть зубья не выпали. — Трогательная сказочка о четвертом колесе, которого, видно, и впрямь не хватает.

— У меня и нет в нем нужды! Я свою службу с честью отслужила и теперь могу себе роздых позволить.

— Верно, верно! — согласно кивала Ката.

— А теперь обращаюсь я ко всем вам: как вы считаете, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, может ли Ката и впредь оставаться с нами?

— Конечно, может! — качнулись грабли под порывом ветра. — Иной раз сболтнешь лишнего, да оно и не удивительно: наше дело — сгребать все, что под зубья попадется, будь то сено, солома, навоз или мыслишки какие завалящие… Пусть себе остается Ката, если, конечно, другие не против.

— Мне кажется, все не против! — скрипнула телега. — Значит, Ката останется здесь, если ее вместе с крышей ветром не унесет. Быть непогоде!

— Это я мог бы предсказать еще вчера, — засуетился паук, укрепляя нити паутины. — Сети мои провисли, а при такой влажности грозы не миновать — это каждому пауку известно…

— Спите спокойно! — скрипнула крыша. — Грозы бояться — крышей не бывать… К тому же я — не буковой породы, на меня акации не пожалели. А ты, ветерок, смотри не лопни от натуги. Лягушке сроду не стать коровой, как она ни надувайся…

Еще несколько часов назад стоял дивный, погожий денек, а сейчас на всю округу обрушилась разбушевавшаяся весенняя гроза.

До дождя, правда, еще дело не дошло, но ветер неистовствовал вовсю, деревья жалобно стонали, опасаясь за свои набухшие почки, стог воинственно встопорщился потревоженными соломинами, и где-то по двору побрякивая катался печной горшок, подстегиваемый насмешливым улюлюканьем ветра.

Воздух затуманился от взметнувшейся кверху пыли, где-то неподалеку ветер хлопал чердачной дверцей, а та каждый раз судорожно всхлипывала.

В последнюю минуту запыхавшись прилетел воробей.

— Ух, как я торопился поспеть до дождя!..

Воробьиха не удостоила его ответом, но по глазам ее видно было, что вслед за бурей, бушующей снаружи, надлежит ожидать бури семейной.

Ветер временами врывался в сарай. Ката в таких случаях норовила еще плотнее прижаться к соломе, пиджак испуганно раскачивался из стороны в сторону, опасаясь, как бы ветром его не сорвало с гвоздя, и лишь тыква-цедилка весело перекликалась с ветром да бочонок гулко выводил какую-то старую, как мир, песню о винограднике, горе и любви…

— Э-гей, подружка! — с гиканьем обращался он к цедилке, когда в него особенно сильно задувал ветер. — Хоть и воровка ты была отменная, а все же я тебя любил! Стоило тебе, бывало, нырнуть в мое вино по самую твою длинную шею, и дело обязательно кончалось весельем и песнями. Давай, ветерок, задувай веселей во все щели-дырки, а то без тебя я как без голоса! Да и ты у меня внутри покрутишься — потише станешь.

— Так точно-с!.. — раскатисто пел в бочонке ветер и, пошатываясь из стороны в сторону, выбирался назад через трещину, распространяя вокруг приятный запах виноградной мезги.

— Будто стоишь во дворе у корчмы! — мечтательно скрипнула телега.

— Будто идет пир после убоя свиньи! — шевельнулось старое корыто, в котором прежде обдавали кипятком свиную тушу.

Даже осы и те загудели в гнезде у балки.

— Откуда этот приятный запах? — колыхались под потолком крохотные тени. — Обычно так пахнет во время сбора винограда.

— Алкоголь он и есть алкоголь! — осклабились грабли. — Что в нем можно найти хорошего?

— Глупости! — гневно загремел бочонок. — Тут и находить нечего, надо его просто любить, и вся недолга. Когда мое вино подходило к концу, то всех заедала черная тоска. Подвал затихал и так широко зевал от скуки, что впору было выкатиться из него наружу. Зато после сбора винограда, когда во мне поспевало вино, хозяин увивался вокруг меня как блаженный… Но конечно, та радость шла не от алкоголя, а от вина! От аромата, который рождается из сахара и солнечных лучей, из соков земли и света неба, из плавного течения дней и ночей, из благоухания цветов и плодов… Алкоголь вредит лишь тем, кто меры не знает; тогда он и в желудке бесчинствует, и в голове колобродит.

— Итак, запомните: не алкоголь, а вино! Чистое, доброе вино, душу согревающее и сердца примиряющее. Пейте, покуда приятно, и никакого вреда вам не будет… Поверите ли, в нашем подвале никогда не случалось пьяной ругани, криков, драк, зато сколько бывало задушевных бесед, умных разговоров, сколько песен старинных пелось, даже мышь, и та вылезала послушать, и никто ее не трогал: такой нерушимый мир и согласие витали под сводами.