Владимир Саксонов - Повесть о юнгах. Дальний поход

— Иванов? Отпустил?

— А зачем нам его — с хроническим-то насморком? — сощурился старшина. — Да… Обойдемся и без сопливых, которые рапорты пишут. А?

Я молчал.

— Дрянь у тебя был дружок! — сочувственно заключил рыжий старшина. — Вот так.

Сахаров скривил губы и стал складывать газету — вдвое, вчетверо, еще раз, — я слышал, как скребет по бумаге его ноготь.

— Заметку про Милешу Пестахова написал? Писа-атель!

Круглые глаза смотрели на меня с таким же злым презрением, как тогда, давно, в котловане кубрика.

— «Для нас… — засюсюкал он, опять раскрывая газету. — Для нас главстаршины Астахов и Пестов — образец морской подтянутости и аккуратности… Замечательные специалисты… Мы понимаем — ах, ах, конечно, понимаем! — что, чем скорее освоим их опыт, овладеем специальностью радиста, тем больше будет вклад наших инструкторов в дело разгрома врага»!.. Писа-атель!

Не очень-то приятно, если твою заметку читают таким тоном. Пусть эта заметка, которую ты написал собственной рукой, стала в газете какой-то незнакомой, — все равно не очень-то приятно!

Но дело даже не в этом. Я же написал ее не просто так.

С месяц назад во время занятий Воронов вызвал меня из класса. В коридоре придирчиво осмотрел: «Значит, пойдешь сейчас в двадцатый кабинет. Там капитан из газеты прибыл. Будет с тобой беседовать… Сначала постучи. Скажет: «Войдите», — три шага строевым и доложи как положено».

Василий Петрович заметно волновался, и, если говорить честно, мне стало приятно. Мы его любили, нашего старшину, а он всегда был суров — даже когда шутил или хвалил кого-нибудь (меня-то он один раз похвалил — на стрельбище). Но вот приехал человек из газеты, и Воронов, посылая меня к нему, волновался.

«Ясно, товарищ старшина».

«Ясно, ясно»! Ты слушай, что говорю! Доложи четко: «Товарищ капитан!..» Он капитан, а не капитан-лейтенант: звездочек-то на погонах столько же, а просвет красный — политработник. Ясно?» «Ясно, товарищ старшина!»

Дело, конечно, было не в погонах и не в звании: приехал первый человек с Большой земли, чтобы встретиться с нами, юнгами.

Василий Петрович еще раз осмотрел меня, даже заставил повернуться: «Ну, идите».

Капитан из газеты в новеньком кителе, в новеньких погонах с ярко-красными просветами, розовощекий, темнобровый, курил прямую длинную трубку и смотрел на меня так, будто все время чему-то радостно удивлялся.

Трубка то и дело гасла, как только капитан начинал что-то писать в своем блокноте. Я замолкал. «Пожалуйста, пожалуйста! — говорил он, торопливо раскуривая. — Я вас слушаю, товарищ Савенков. Юнга товарищ Савенков!»

И улыбался.

Это он попросил меня написать про Милешу Пестахова — там же, в двадцатом кабинете. А сам ушел, чтобы не мешать. Потом вернулся, прочитал и стал ходить по кабинету, потирая руки: «Очень хорошо, очень!..»

Я встал: «Разрешите идти?» — «Да, — сказал капитан, тоже вставая и протягивая мне руку. — До свидания. Рад был познакомиться с вами, Сережа». — «Есть, — ответил я невпопад. — Разрешите идти?» — «Идите», — опять улыбнулся капитан.

Воронов ждал в коридоре: «Ну как?»

«Все в порядке, товарищ старшина!»

«Молодец…»

— Молодец! Умеешь… — Сахаров бросил газету на стол. «Краснофлотец». Газета Северного флота.

Буквы запрыгали, зарябили, в висках у меня томительно зазвенело. Я опять услышал: «…не сдаюсь! Прощайте, братцы! Прощайте…»

Открытым текстом…

Это был конец: по морскому охотнику били прямой наводкой, катер потерял ход. Краснофлотец, парень с Северного флота, такой же, как Астахов, вел передачу открытым текстом. Последнюю. «Погибаю, но не сдаюсь!»

Астахов стоял рядом с нами, в учебном классе. Лицо у него было помертвевшее.

Потом он объяснил, что прохождение радиоволн хорошее. Он и в эту минуту объяснял, учил нас!

Нет, я не просто так написал заметку…

— Тут и дурак сумеет пятерочки отхватывать. — Сахаров отвернулся, принялся стирать с доски схему колебательного контура (это я чертил, объясняя Вадику). — Про него бы тоже плакат повесили: «Учиться так, как юнга Савенков!» И компания..

Я шагнул к нему.

Я еще не знал, что скажу, что сделаю. Но знал, что он замолчит. А если нет, плевать мне тогда на самого себя! Тогда пусть он еще раз смажет меня пятерней по губам — будет прав.

— Одни воюют, другие рыбку ловят! — Он только делал вид, что не замечает меня. — И про них еще пишут всякие…