Оскар Хавкин - Моя Чалдонка

Она услышала общий, единый вздох облегчения.

Тоня стояла в конце коридора возле учительской, окруженная школьниками. «У нас сегодня сбор, вы придете?» — спрашивала ее Валя Басова из седьмого «А» — «Тонечка, противогазов на всех не хватает! Как же будем?» — говорил шестиклассник Костя Заморский. А маленькая, толстощекая Зина Перминова из четвертого «Б», подымаясь на цыпочки, трубила Тоне прямо в ухо: «А у нас репетиция» и, словно боясь, что ее не поняли, снова повторяла: «Сегодня репетиция… у нас репетиция». Тоня слушала с обычным сосредоточенным выражением лица, поворачиваясь то к Вале, то к Зине, то к Косте, как вдруг к ней прорвалась орава на пятого «Б».

— Антонина Дмитриевна, мы не виноваты! — Маша Хлуднева, поднявшись на цыпочки, заглядывала вожатой в лицо. — Это все мальчики!

— Это Пуртов подстроил, — сказала Тамара Бобылкова, — и с кинжалом, и с голубем… И Любушкин еще.

— Молчи уж, барынька, — задел ее плечом Дима.

Ты почему на воскреснике не была?

Он состроил Тамаре угрожающую гримасу:

— А я не отпираюсь, — сказал Ерема. — Я принес.

— Что? Кого? — спросила Антонина Дмитриевна.

— Голубя!

— Так это про голубя, — сказала Лиза, поводя вздернутым носиком. — А про кинжал?

— Тебе-то что? — прикрикнул на нее Дима. — Вечно суется!

— А мальчишки вечно друг друга выгораживают! — сказала Тамара.

— Помалкивай! — наступал на нее Дима. — Тряпичная царевна!

Тамара благоразумно спряталась за спину вожатой.

— Ерема еще смеялся, — торопливо докладывала Лиза. — Правда, смеялся! А Пуртова выгнали, а он не сгнел… А Венька Отмахов испугался и убежал.

У входной двери послышалась возня: Володя Сухоребрий тащил в коридор упиравшегося Отмахова. Замечательная Венькина сумка волочилась на лямках по полу.

— Пусти, Володька, пусти, вот садану тебя! — выкрикивал тоненьким голосом Веня. — Пусти, говорю, оцарапал всего.

— Ишь, удрать с собрания захотел. Пусть отвечает за себя! — тяжело дыша, сказал Володя и взглянул на беспечно улыбавшегося Диму. — Вместе со всеми пусть отвечает.

Стоя у своего столика, Анна Никитична обвела тревожным взглядом пятиклассников. «Что же делать? Какое слово найти для них?» Она взглянула на Марию Максимовну. Лицо директора выглядело замкнутым, старушечьи-усталым. «Все-таки нет им дела до меня… Ох, ну как же мне с ними?»

— Ребята! — Собственный голос показался Анне Никитичне глухим, деревянным. — Сегодня вы сорвали урок ботаники. Пуртов нагрубил Лариону Андреевичу, и он был вынужден уйти из класса. Вывели себя нехорошо, и это огорчает и меня и всех учителей. Мы хотели вынести благодарность за работу в подсобном, а теперь… а теперь как же? За что вас благодарить? Почти все вы пионеры, — продолжала учительница, — а пионер честен и правдив. Мы хотим знать правду: зачем Любушкин принес голубя в класс? И Пуртов объяснит: зачем ему нужно было приносить в школу кинжал?

Наступило молчание. Лицо Кайдалова было сумрачным.

Антонина Дмитриевна била себя свистком по руке. Мария Максимовна сидела на стуле, низко опустив голову. «Спит, что ли?» — неприязненно подумала Анна Никитична.

Пятиклассники молчали.

Тоня порывисто встала:

— Ребята… Алексею Яковлевичу вы всегда говорили правду. Всегда. Я знаю. А сейчас, сейчас, когда он воюет за нас с вами… неужели вы?.. Эх, вы!..

И снова стало тихо.

Ерема Любушкин, шумно вздохнув, тяжело поднялся с места. Непривычно было видеть его открытое, веселое лицо таким смятенным.

— Я… я… — Он скосил глаза на Пуртова. — Я принес голубя.

— Зачем? — спросила учительница.

Ерема снова громко вздохнул и замолчал, переминаясь с ноги на ногу.

«Сейчас выдаст, — думал Дима. — Скажет, что я просил, — объясняй тогда! Знал бы, не связывался!»

— Зачем? — повторила вопрос Анна Никитична.

— Так просто… — пробормотал наконец Ерема.

Володя, переводивший взгляд с Еремы на Диму, не выдержал:

— Пусть Пуртов скажет! На других нечего отыгрываться!

«Ладно, Сухоребрий, — прочитал он во взгляде Пуртова, — попадешься мне!»

— Ну и что! Ну и попросил, чтобы принес… Я не знал, что вылетит.

— Они в следующий раз ворону притащат, — проворчал Кайдалов. — Что мне с ней делать? Срисовывать, что ли?

«Эх, — подумал Отмахов, — не догадались! Соврали бы, что хотели голубя срисовать!»

— Разве хорошо так, Ерема? — сказала Анна Никитична. — Виноват, сорвал урок и улыбаешься? Разве это смешно?

— Нет, — ответил Ерема, покраснев. — Я не хотел. Я не знал, что улыбаюсь. Честное пионерское, не знал.