Светлана Лубенец - Классная любовь

Все уроки Сеймур Исмаилов молчал. Люда видела, что на математике с физикой он не успевает за классом. Его щеки покрывались бордовым румянцем, а к вискам липли тонкие прядки волос. Он покусывал яркие губы, раздувал красиво вырезанные ноздри, но все-таки не успевал. Люда видела оборванные примеры, недостроенные графики, и ей было его очень жаль.

На переменах девчонки 9-го «А» старались кучковаться рядом с Исмаиловым, который не замечал их или делал вид, что не замечает. В конце концов местная красавица Арина Дробышева не выдержала и обратилась к нему:

– Ну и как тебе, Сеймур, в нашем классе?

– Никак! – отбрил ее Исмаилов.

Арина решила не обижаться и продолжила:

– А почему тебя к нам перевели?

– А чтоб тебе было о чем поговорить, – бросил ей он и вышел из класса.

– Подумаешь, какая важная птица! Нацмен! – крикнула ему вслед Арина.

Ответом ей был такой испепеляющий взгляд, что она очень пожалела о последнем вырвавшемся у нее слове.

– Ты, Аринка, язычок-то попридержала бы! – посоветовала ей Надя Власова. – Восточные люди – они горячие!

– Да какой он восточный? Полукровка! Метис! У него мамаша русская, а отец то ли кореец, то ли китаец, а может, вообще какой-нибудь из наших… бывших… Киргиз или казах.

– Это не имеет значения, – покачала головой Надя. – Честно говоря, я таких красивых людей вообще еще не встречала.

– Можно подумать, что ты очень много повидала за свою многотрудную пятнадцатилетнюю жизнь, – усмехнулась Дробышева.

– Много не много, а телевизор регулярно смотрю, журнальчики модные разглядываю и в Интернет, бывает, выхожу! Вот честное слово, по Сеймуру Исмаилову Голливуд плачет! Слышь, Людмилка, – Надя обернулась к Павловой, – как он тебе?

– Кто? – переспросила Люда, хотя прекрасно поняла, о ком идет речь.

– Кто-кто!! Ясное дело – Исмаилов! Как он? Чего говорит?

– Ничего не говорит. Молчит.

– А ты?

– Что я?

– Сама с ним поговори!

– Я?.. А о чем с ним разговаривать?

– Ну… Придумай что-нибудь! Попроси химию списать.

– С ума сошла! Мы же уже по учебнику десятого занимаемся! – возмутилась Люда и почему-то покраснела.

– Да это я так… к примеру… – с досадой махнула рукой Надя. – После химии русский будет, так ты можешь, например, спросить, как он знаки в упражнении расставил. Русский нам одинаково преподают: программа одна и та же.

– Может, им другое упражнение задавали… – засомневалась Люда.

– Вот и завяжи разговор: мол, то… да се… да ой-ой-ой… А я, мол, и не догадалась, что упражнения могут быть разными! Главное, не теряйся! Ты у нас девушка-краса, длинная коса! Мусульмане – они на таких ведутся!

– С чего ты взяла, что он мусульманин? – подскочила к Наде Дробышева. – Ты это точно знаешь?

– Ну тебя, Аринка! – рассмеялась Власова. – Это я так… Откуда мне знать, какого он вероисповедания! Может, он вообще воинствующий атеист!

После уроков к Люде домой опять заявился Пономаренко.

– Ну как Сеймур? – спросил он прямо с порога.

– Нормально, – ответила Люда.

– С кем посадили?

– Представь, со мной.

– Да ну! А почему?

– Ты же знаешь, что я с пятого класса одна сижу за партой. Других свободных мест нет.

Пономаренко Людино сообщение явно не понравилось.

– Могли бы и рокировку какую-нибудь провести! – недовольным голосом заметил он. – Посадили бы к Кондратюку, чтобы тот его сразу под свой жесткий контроль взял.

– Чего его брать? Сидит себе тихо – никого не трогает.

– И что, скажешь, не выступает?

– Говорю же, сидит тихо. Молчит.

Вова с трудом запихнул свое большое тело в кресло, сложил руки на пухлом животе и заключил:

– Это он пока молчит. Пока не привык.

– А что он обычно делает, ну… когда привыкает?

– Говорю же, выступает: высмеивает всех, издевается.

– Знаешь, Вова, – Люда с сожалением окинула взглядом огромную фигуру Пономаренко, плотно сжатую со всех сторон маленьким креслом, – если он смеялся над тобой, то… ты, конечно, извини, но он прав!

– Да? – Вова хотел резво вскочить, но изящная мебелина не позволила. Он еще пару раз дернулся и счел за лучшее остаться внутри кресла. – И это говоришь мне ты, которая… для которой… С которой я провел все свое детство. – Он не договорил и безнадежно махнул рукой.

– Да, Вовка, именно я это и говорю, и всегда говорила, что если ты не перестанешь трескать все подряд десять раз на дню, то над тобой будут издеваться все, а не только Исмаилов! И не вздумай мне ничего говорить про свои гены, – не дала она вырваться возражениям из Вовиной широкой груди. – Нормальные у тебя гены, как у всех. И родители у тебя нормального объема!