Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)

Несметная сила тайги послала батальон смельчаков воевать холодные земли. Здесь на холмах был бой – долгий, упорный, жестокий бой. Бойцы состарились в беспрерывных битвах.

Они удержали холмы за собой.

Сколько их пало! Строгий строй разбит. Ряды разрежены. Сражённые падают на руки рядом стоящим, те их поддерживают – мертвых – сами полуживые, искалеченные – и гнутся под тяжестью трупов.

Деревья – призраки. Ели с отрубленными лапами, исковерканными стволами, напрочь снесенными головами. Корявые лиственницы с судорожно скрюченными руками. Растрепанные березы со свернутыми на сторону головами. Вечный предел положен тут тайге. Дальше продвигаться деревья могут только на коленях, ползком, прижавшись к земле.

А человек?

А рабочий человек спокойно и деловито строит тут свой завод. Поставил ногу – и шагает дальше.

– Вира якорь! – приказывает Иван Иваныч.

Матросы уже вернулись с берега. Они привезли котлы и бочки консервов.

Максимка-мотор от скуки устроил настоящую дымовую завесу. В дыму исчезают «Инденбаум», «Уралобком», пристань, завод.

Но вот пошли. Максимка сразу успокоился, пускает свои воздушные колечки. Уходит берег.

Кругом опять вода, вода и прозрачная кристальная ночь. Ветер.

– Поднять паруса! – командует Иван Иваныч.

Бьют склянки. Вахта сменяется. Командир не уходит в каюту.

«Зверобой» вошел в Обскую губу.

Опасное место: могучая река выносит сюда ил и песок, громоздит под водой горы. Сносит подводные горы и воздвигает их в других местах, перекатывает с места на место.

Нет постоянного фарватера. Не угадаешь пути – посадишь судно.

Мы с Валентином спускаемся в кубрик: три часа можно поспать на свободных койках вахты.

Койки по стенам в два ряда – под самый потолок. Посредине стол. На нем матросы с азартом дуются в домино.

– Одиночек – азы!

– Дупель!

– Врешь, Пузатых, плешь у тебя! Поплыл, товарищ Пузатых!

Сквозь сон – что-то неладно, неясное какое-то беспокойство. Прислушиваюсь: сердце, что ли, шалит, не так стукает, дает перебои?

Нет, сердце в порядке – как часы. Так что же?

Ах, да: Максимка! Опять, верно, дурит, дым пускает, точно маленький с папиросой.

Не мешай спать, Максимка, не дури! Так мало ведь осталось спать.

Просыпаюсь – уже утро! Никого в кубрике.

Максимка молчит: мы стоим.

Выхожу. Теплое солнце уже вылупилось из блестящей, холодной, как скорлупа, воды. Вода, кругом вода, нигде не видно берега. Матросы маются на баке без дела. Иван Иваныч среди них – глаза совсем ушли под крыльцо.

Поломался мотор. И нас нанесло, посадило на мель.

– Аах-ха! Аах-хаа! – смеются чайки, кружат над нами.

Говорят, флагманское судно экспедиции замечено в бинокль.

Послана лодка.

Проходит час, проходит другой. Летят гуси, проносятся стайки куликов. Утки ныряют со всех сторон.

Чайки хохочут.

Наконец показывается судно: такая же моторная рыбница, как и наша. Она останавливается в пятидесяти метрах от нас – ближе рискованно. Командиры переговариваются в рупоры. Кругом мели – можно так посадить судно, что и не сдерешь.

Подходит шлюпка. Матросы забирают и везут легость – тонкую веревку, – к ней привязан канат.

Мы – на буксире. Пошло флагманское. Тихонько качнулся, дрогнул – и сдвинулся «Зверобой».

Слезли! Теперь только бы не налететь на другую салму.

Матрос на борту с длинным, в разноцветных кольцах шестом. Он мерно опускает шест в воду и вытягивает его, опускает и вытягивает, и каждый раз, как опустит, выкликает глубину.

– Три!

– Сейчас сядем, сядем! – шипит Пузатых.

– Три! Четыре!

Все молча слушают выкрики: удастся попасть в зерло, или опять ткнемся в мель?

– Четыре с половиной! Три! Два с половиной!

У всех вытягиваются лица.

– Я говорил, говорил! – шепчет Пузатых.

– Три! Два с половиной! Четыре! Семь! Семь с половиной!

Все улыбаются.

– Восемь! Еще такую надо! – кричит матрос и с грохотом кидает разноцветную пешку на палубу.

Вдали показалась узкая полоска земли. Вот она – последняя земля, долгожданный Ямал – Конец Земли!

Жалкое зрелище! Где осталась бескрайная мощь земли, ее гордые горы, высокие густые леса?

Океаном сомкнула землю вода, утопила в себе, иссякла земля, истончилась – и концы в воду.

Чуть хватает еще сил выставить из волн свою плоскую спину. Ни бугорка, ни деревца, – кочки да травка, да мох.

Гуляют волны на просторе.

То тут, то там поднимается из воды острая головка на тонкой шее, точно нас окружают десятки невидимых подводных лодок.