Геннадий Киселев - Кулисы, или Посторонним вход разрешен!

Шляпы, пистолеты, абордажные сабли вперемешку лежали в углу, как совершенно никому не нужные вещи, а их владельцы — «коварные пираты» и «бесстрашные моряки», — сняв парики, вели между собой разговор, который можно услышать от моего папы, мамы, от нашей соседки тети Паши. И все же главный удар был впереди. Только я собрался подойти к Джиму, как увидел, что он начал вытаскивать из волос девчоночьи шпильки, а потом схватил себя за макушку и дернул так, что у меня потемнело в глазах, а ему хоть бы хны. Дерет себя за волосы да еще зубы скалит. Я зажмурился, тряхнул головой; может, на меня такое впечатление спектакль произвел, и мне это мерещится… Но когда я открыл глаза, то увидел, как по его плечам рассыпались невесть откуда взявшиеся длиннющие рыжие волосы.

И тут я все понял. Джим Гокинс оказался не мальчишкой, он женщина! Женщина-артистка. Я тихонько закрыл дверь и побрел в фойе. Смотреть спектакль дальше расхотелось.

Потом мы собирали реквизит, и бабушка все время спрашивала, что со мной? Но я только пожимал плечами в ответ. Но когда дома я отказался от обеда, бабушка не выдержала.

— Это что за фокусы такие? Мы с тобой сложный спектакль провели, вечером опять в театр, а много наработаешь на голодный желудок?

— Не пойду вечером в театр, — угрюмо сказал я.

— Не пойдешь? — губы у бабушки задрожали. — А это, друг мой, как угодно. Неволить тебя никто не собирается. Только позволь узнать, почему?

И тут я разревелся. Бабушка сразу засуетилась вокруг меня со стаканом воды. Мне было стыдно: взрослый самостоятельный человек, пятиклассник, а ревет белугой, как какая-нибудь детсадовская девчонка. Но я ничего не мог с собой поделать. Наконец я успокоился, выплакался, покорно выпил воду и, всхлипывая, заявил:

— В театр больше не пойду Там все неправдашное, ненастоящее. И твой реквизит, и артисты! Они только прикидываются пиратами. Вруны.

— Чем же они тебе не угодили? — непритворно удивилась бабушка.

— Прикидывались героями, а сами про колбасу, про всякие покупки друг с другом болтали. А на Джима вообще смотреть противно было. Вот у нас в театре мальчишки мальчишек играют, пусть даже такие, как Шурка Буров, но все равно мальчишки!

— Вот оно что, возле «комнаты отдыха» дежурил? Так, так… — Бабушка села рядом со мной и неожиданно спросила: — А ты сам во что любишь играть?

— В путешественников… — помедлив, пробурчал я. — А при чем здесь мои игры?

— А когда играешь в путешественников, ты бываешь настоящим путешественником или нет?

— Ну… настоящим… — пожал плечами я.

— А без «ну» нельзя?

— Настоящим, — раздраженно я сказал. — А что?

— А то, что артисты, когда играют, тоже бывают самыми настоящими моряками, летчиками, разбойниками. Только между тобой и артистами есть разница: ты играешь по-настоящему для собственного удовольствия, а они играют по-настоящему для людей. Это у них работа такая — играть.

— Так они что, играют в работу?

— Нет, они играют на работе. Ведь то, что Джима играет наша Раечка, а не Игорь или Вова, ты разглядел только в курилке, так?

— Так!

— До этого разве была она похожа на девчонку?

— Нет.

— Значит, она играла самого настоящего мальчишку и делала это очень здорово. А теперь вспомни, какой сегодня день?

— Воскресенье, нечего и вспоминать.

— «Нечего и вспоминать», — передразнила она меня. — А в театре уже прошел один спектакль! А вечерний? А в праздники?

— Странная профессия… — недоуменно сказал я. — И кто их заставляет?

— То-то, что никто, — рассмеялась бабушка. — Однако попробуй предложи им какую другую профессию? Ни за что не согласятся! А ты в рев… Чудак, право… — Она погладила меня по щеке.

Вечером я все же пошел в театр и уснул на стуле за кулисами во время спектакля. В бабушкину комнату меня отнес на руках старик Щеглов. Бабушка укрыла меня бархатной скатертью и погасила свет.

Сквозь сон я услышал, как она наклонилась надо мной и прошептала:

— Нет, Серёженька, театром ты не заболеешь… Не заболеешь…

А может, эти слова мне просто приснились?

И все-таки театром я заболел. Не в Светлогорске. Каждый день ходить с бабушкой на работу надоело, конечно. Я познакомился с соседскими ребятами и с утра до вечера пропадал на речке. В пионерском лагере меня тоже не смогли затащить ни в один кружок. В школе все силы отнимала математика. С ней я так и не смог подружиться. И если по геометрии иногда перепадала четверка, то по алгебре за первую четверть мне чуть не влепили двойку. Во второй четверти на везение рассчитывать не приходилось. Обещанную папе с мамой твердую четверку нужно было заработать собственными руками… То есть своей головой. А она у меня в этом направлении варила очень слабо.