Виктор Московкин - Как жизнь, Семен?

— Цыц, старая! — оборвал ее дядя Ваня. — Не про то говорил я. И у станка нынче тоже голова нужна. Все равно надо учиться… «Неученым все помыкают!» — передразнил он. — Хорошим человеком, я извиняюсь, помыкать не станут.

— Я старая, могу наболтать лишнего, — покорно согласилась бабушка Анна.

Вера молчала. Я думал, они ее уговорили. Идти в детский дом мне даже хотелось.

Но она вдруг сказала:

— Ребят надо выучить. Пусть Семен десятилетку кончает. Кто о них заботиться будет? Детский дом — все же не родной дом. А Семену, — Вера кивнула в мою сторону, — учение дается.

— Ваше дело, — сказал дядя Ваня, но я советовал бы другое.

Мне было обидно, что они разговаривают обо мне, как будто меня здесь нет. Почему бы не спросить, что думаю я? Имею же я на это право?

Выбрав момент, когда все замолчали, я вставил:

— Пусть уж Вера учится. Лучше я пойду работать!

— Куда тебя возьмут, тринадцатилетнего! Помолчи уж!

— Раньше с десяти работали… Может, мне теперь по карманам шарить?

Вера подозрительно оглядела меня с ног до головы, пожала плечами.

— Что с тобой, Сема? — с удивлением спросила она. — Белены объелся? Откуда у тебя такие слова?

Откуда у меня такие слова? Не объяснять же им, что на эту тему мы уже разговаривали с Алексеем Ивановичем Уткиным.

Дядя Ваня засмеялся.

— Кем же ты хочешь быть? — спросил он.

— Моряком!

— Моряко-о-м?! Семен, ты еще глуп, я извиняюсь. Рано тебе работать. Моряком все мальчишки хотят быть, да мало кто бывает. Специальность рабочий человек выбирает с разумом, на всю жизнь.

— Но я не рабочий человек.

— Кто же ты? Маменькин сынок, который до тридцати лет за подол держится? Нет, браток, ты самый что ни на есть рабочий, коренной. Подучишься — да и на фабрику. Как отец, как мать, как твои деды и прадеды.

Это мне нравится. Я рабочий человек! Я буду выбирать себе специальность на всю жизнь. Стоит подумать!

— Понятно тебе? — спрашивает Вера. — А сейчас марш спать.

Она поднялась из-за стола. Лицо у нее усталое, глаза припухшие, видно, плакала перед этим.

— Спасибо, Иван Матвеевич, за совет, за участие. Я ведь тоже рабочий человек. — Она улыбнулась, мельком взглянула на свои маленькие руки. — Вот и выберу себе специальность по душе. Техникум все же закончу, вечерами или как-нибудь после. А пока решила на фабрику.

И вот Вера собирается на работу. Она спешит, суетится, хотя еще очень рано, за окном ни зги. Просто ей кажется, что она непременно должна опоздать.

Все утро она только и делала, что наказывала:

— Сема! Тебе придется тут за хозяина. Смотри, не сожги квартиру!

— Сема! Придешь из школы, не забудь сварить суп.

Стала надевать мамин рабочий халат, увидела: нет пуговицы.

— Вот беда! Сема, где у нас нитки?

Будто не знает, что нитки лежат в ящике швейной машины.

Кинулась пришивать пуговицу — нитка, как назло, не лезет в ушко иголки. Совала, совала, сердясь на себя, и бросила. Пуговицу убрала в карман, иголку воткнула в халат и замотала ниткой.

— Смотри, Сема, никаких безобразий!

— Иди уж, — не выдерживаю я. — А то и в самом деле опоздаешь.

— Ну, пожелай мне ни пуха ни пера.

Уж если Вера привяжется, то выведет из терпения.

— Топай! Желаю!

— Сема, дерну за ухо!

Я запускаю в нее валенком, и она уходит.

Итак, я хозяин. Прежде всего тороплюсь начистить картошки. Оказывается нож тупой-претупой. Как им Вера резала, непонятно. Давно просила наточить, все было не до этого: то не хочется, то некогда. Достаю подпилок и точу нож. Проходит минут пятнадцать. Картошка — одна мелочь. Чищу, чищу, а в кастрюле не прибывает. Обдумываю, как бы сделать маленькую механизированную чистилку. Повернул ручку — и картошка, белая, как снег, сама сыплется в миску. Пока проектирую в голове машину, большая стрелка на часах скатилась вниз. Этак я и в школу опоздаю. Бросаю все и начинаю будить Таню. Сколько ей ни кричи, не слышит. Спящую посадил на кровать, а она опять валится, чмокает припухшими губами. Тогда беру ее под мышки и ставлю на пол. Ходим с ней по комнате взад и вперед. Таня семенит ложками, не открывая глаз.

Пришел Толька Уткин, пережевывая на ходу булку с колбасой. Оторопело остановился у порога, смотрит на нас выпученными от изумления глазами.

— Ты что делаешь? — задает глупый вопрос.

— Сестренку ходить учу, — отвечаю я, продолжая шагать с ней по комнате.

— Так она же умеет!

— Разучилась. Днем ходит, а ночь проспит и опять забывает. С тобой такого не было?