Виктор Московкин - Как жизнь, Семен?

До самой отправки поезда на перроне стоял невообразимый шум. Родители суетились, некоторые плакали. Глядя на них, можно было подумать, что ребята уезжали на край света, а не в пионерский лагерь, который находился в двадцати километрах от города.

Валерка забрался на вторую полку у окна. Его никто не провожал: отец был на работе. Утром он сказал: «Ты большой, обойдешься без нянек».

Валерка обрадовался, что будет на вокзале один (делай, что хочешь!), а теперь радости как не бывало. Всех провожают. Вон и Диамат Песочкин пришел с отцом, низеньким человеком с большой, как у сына, головой.

Песочкин-отец то и дело снимал шляпу и вытирал голову клетчатым платком. В руках у него был узелок с едой — Диамату на дорогу. Он торопливо говорил что-то сыну, а тот оглядывался по сторонам и, похоже, не слушал.

Вообще Диамат казался очень довольным; его сначала хотели оставить на второй год, а потом все же перевели в пятый класс, с тем условием, что ему придется пройти осеннюю подготовку. До осени было далеко, и Диамат не расстраивался: там видно будет.

Вагон понемногу наполнялся. Пришел Василий Самарин.

— Я, знаешь, вашу учительницу на перроне видел, — сообщил он. — Она в лагере старшей пионервожатой будет. Ух, и злая! Там, у вагона, уже одного мальчишку распекает. Он огромную бумажину разорвал и вверх подбросил. Бумажки на головы всем посыпались… Она ругается, а он молчит. Смех!..

— Ничуть она не злая, — вступился Валерка за Елену Григорьевну. — Не знаешь, а говоришь. Она зря никого не ругает. Заслужишь, так заругает.

— Говори! — не поверил Василий. — Сам тогда рассказывал, что она с тобой целый день не разговаривала.

— Когда?

— А горошину бросил! Уж и не помнишь?

— Это она специально не разговаривала, чтобы я думал. Если бы она сразу меня отругала, я бы вышел из школы и забыл, что из катушки стрелял. А она молчала. А я думал: зачем она молчит? И додумался: ты будешь урок срывать, а учительница с тобой ласково разговаривать? Не пойдет так. Елена Григорьевна справедливая. Это хорошо, что она в лагере старшей пионервожатой будет.

— Хорошо так хорошо, — согласился Василий. Он деловито улегся на полку против Валерки, чемодан поставил в головы.

— Теперь поспим, — сказал он, подложив ладошку под щеку.

Полежал немного, повертелся с боку на бок и слез вниз.

— Понимаешь, стамеску дома забыл, — сокрушенно сказал он. — Чего теперь без стамески буду делать?

— В лагере есть в мастерской.

— Что ты! В мастерской гвоздя не найдешь, не то что стамески! Не первый раз я езжу, знаю. Прошлый год попросил дрель, а на меня засмеялись: завод, что ли, тут! А чего смеялись?.. Вот скоро поступлю на завод, там все есть.

Василий уже твердо решил, что, как только закончит школу, поступит работать. Брат обещал выучить, его на слесаря.

Валерка немного завидовал Василию. Ему тоже хотелось поступить куда-нибудь на завод. Но он перешел только еще в пятый класс. Жалко, не берут маленьких.

— Посмотри за чемоданом, — попросил Василий.

— Домой бежать хочешь? — испуганно спросил Валерка.

— Не! Пойду погуляю. Здесь жарко.

Он ушел, и Валерка опять заскучал. Вынул из кармана красивый карандаш, который весной подарила ему Маруся Борисова, и стал разглядывать. Карандаш еще не заточенный — никак не решался Валерка на это.

Карандаш напомнил ему Марусю. Валерка и Маруся перешли в пятый класс с хорошими оценками. Перешел бы с четверками и Ромка, но разволновался на контрольной по арифметике и нагородил такую чушь, что Елене Григорьевне, по ее словам, было стыдно смотреть. То-то радовался Федька, что Ромка тоже, как и он, остался троечником. Он прыгал на одной ноге и дразнился, но Ромка был так расстроен, что даже не замечал Федьки.

Валерка погладил карандаш, потом посмотрел на него на свету, опять погладил и убрал в карман. Настроение приподнялось. Он пожалел, что согласился посмотреть за чемоданом Василия, — сейчас можно, было бы убежать на перрон, купить мороженого…

В это время в вагоне появился вожатый Яша Осокин. На нем была белая майка, спортивные брюки и легкие сандалеты. Лето только началось, а вожатый уже умудрился здорово загореть. Голова у него была чисто выбрита и лоснилась.

— Где Белосельцев? — спросил вожатый, оглядывая ребят. В вагоне сразу закричали: «Белосельцев! Вожатый зовет!»

Ромка прибежал с другого конца вагона.

— Ну, что кричите? Белосельцев! Белосельцев! — И ни с того ни с сего стал хвастаться: — Мне мама рассказывала: я только родился и так заголосил… Матушки мои! Доктор уши зажал, все остальные из палаты вон, одна мама стоит и радуется. Генералом, говорит, будет. А доктор сказал: «Не знаю, генерал или еще кто из него выйдет, но голосовые связки у него изумительные».