Томмазо Ландольфи - Эгоизм

Я сразу же удвоил мои усилия. У меня было такое ощущение, более того, я бы сказал, уверенность, что я держу эту угасающую душу за тысячу каких-то неведомых нитей, и, что стоит только мне потянуть за них, как эта душа вновь обретет свою первозданную плоть. Потянуть всего лишь на немного. Но, между тем, я начал все отчетливее ощущать свое собственное угасание. Внутри меня и в самом сердце образовалась какая-то пустота. И силы мои все более оставляли меня по мере того, как жизнь возвращалась к ребенку. При этом на передний план выступала вовсе не моя жизнь или жизнь моего ребенка с ее характерными чертам. А жизнь, взятая, как нечто вечно изменяющееся и реально существующее, как некий необычный дар природы, как нечто, способное заявить о себе во весь голос. Короче говоря, жизнь, мечущаяся между мной и ребенком, и, с которой каждый из нас вел свой собственный диалог. Еще мгновенье, и наши судьбы могли быть решены окончательно и бесповоротно, причем без какого-либо особого труда, поскольку я не хотел и не собирался искать себе каких-либо выгод перед своим единокровным созданием.

Моя сумасшедшая идея, чудо, о котором я мечтал, по случайному стечению обстоятельств, свершились; и там, наверху, у Господа-Бога мое желание было принято благосклонно.

— Поменьше риторики, несчастный; и, пожалуйста, не останавливайся… Почему ты остановился именно в тот момент, когда в твоем рассказе появились интригующие нотки?

— Как тебе известно, я уже давно вынашиваю мысль о создании одного, весьма оригинального произведении, (в отсутствии подходящего слова, я бы сказал литературного). Которое смогло бы дать моим собратьям по перу не только конкретные ответы на любые интересующие их вопросы. Но и позволило бы им одновременно быстро ориентироваться среди бесконечного множества, непонятных, и, часто приносящих им определённое разочарование событий, непосредственно связанных с нашим пребыванием на Земле.

Речь идёт о таком произведении, которое могло бы стать для них своеобразным наставлением и источником всевозможного благополучия, в котором мирно бы уживались самые различные человеческие судьбы. И, в котором бы …

— Пожалуй, достаточно, мне все ясно; только к чему весь этот разговор?

— И в этот исключительно ответственный момент, при очной ставке с моей кровинкой, которого я мог спасти, (и в этом был абсолютно уверен), ценой своего бескорыстного самопожертвования, я неожиданно заколебался; причем, к стыду своему признаюсь, заколебался именно тогда, когда готов был уже принести свою последнюю жертву.

— Когда ты только перестанешь останавливаться! Допустим, ты на самом деле хотел вернуть жизнь своему сыну, но тогда, почему ты заколебался?

— Действительно, почему? Я до сих пор спрашиваю себя об этом, и о том же я хотел бы спросить у тебя… Причиной тому, во-первых, была та работа, о которой я уже говорил. Она к тому времени была уже близка к созреванию, так, по крайней мере, мне представлялось; мне казалось, что наконец-то я смог преодолеть самые запутанные моменты, связанные с этим трудом; и я чувствовал, не без гордости и вполне понятного волнения, что еще немного и я смогу отыскать то единственное слово, которое будет способно вернуть жизнь не только моему умирающему сыну, но и всему человечеству, пораженному недугом…Понимаешь? Возможно, я оказался жертвой коварного софизма, оправдывавшего потерю одного человека ради спасения большого, бесконечного числа других, совершенно незнакомых, и, существующих только в моём воображении, людей. Ты меня понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю, если тебе это так хочется услышать. Ну, а что было потом? Ты сказал, что было, во-первых, а что было, во-вторых?

— Ты прав; что же было, во-вторых? Или, вернее, что было главного во всей этой истории, если подойти к ней со всей серьезностью, и, не избегая прямого ответа? И, что было, наконец, настоящей причиной моей нерешительности?

— Когда тебе надоест переливать из пустого в порожнее, ты постарайся всё же ответить на мой вопрос.

— Тебе всё кажется так просто… Но попробуй, признайся в поступке, позорящем твое доброе имя, в своем страхе, ничем необъяснимом, и, вышедшем из под контроля, когда тебе абсолютно все равно, что могут подумать и сказать о тебе, и, когда ты совершенно не в состоянии отдавать отчет своим действиям!

— Что это так, надо еще доказать. Поэтому, постарайся все же закончить свой рассказ.

— Ну, так вот, по существу речь шла о моей и его жизни, пришедших в столкновение друг с другом; более того, речь шла о жизни моего единственного сына… И вот в такой ситуации, имел ли я на то право?

Читать дальше