Она тотчас встала и подошла к окну.
- Что ты имеешь в виду? Как это - успехом?..
- Ну, он... в общем, он нравился?
- Кому? - Голос был сух и отрывист. Она смотрела на Фрогнеркиль.
- Ну, дамам, и вообще...
Она повернулась к нему, но не двинулась с места. Белая, тонкая, стояла она в черном квадрате окна. Он не мог разглядеть, какое у нее выражение лица.
- Почему ты спрашиваешь? - сказала она.
Ему нужно было увидеть, какое у нее лицо. Он не хотел делать ей больно. Но остановиться он не мог.
- Что же в этом странного? Ты никогда ничего не рассказывала.
Она сделала было движение к нему, но осталась на месте. Казалось, будто во тьме за окном она ищет опоры, союзника. Тогда он подошел к ней.
- Я напугал тебя, мама?
- Чем же? Вовсе нет. Конечно, тебе хочется знать. Вполне понятно... Послушай, мой мальчик... - Она вдруг обняла его за шею; теперь они оба стояли лицом к окну. - Тебе кто-то говорил об отце?
- Вот именно, что нет. Ты, например, ни разу.
Они оба глядели на темную воду в последних отсветах уходящего дня. И говорили, словно стоя перед зеркалом. От этого им было не так одиноко.
- Отец твой очень нравился, - сказала она. - Людям. Дамам в том числе.
Как легко она увернулась от точного ответа. Вилфреда это задело. Она говорит с ним как с ребенком, да к тому же, конечно, втайне сердится.
- Можешь ничего не рассказывать, - сказал он обиженно и отошел от окна. Часы на камине грустно тикали, наполняя комнату тишиной. Он понимал, что ей больно. Но он не обязан об этом знать.
- Зачем же ты тогда сказала мне о стеклянном яйце? - вырвалось у него. Ему хотелось уйти. Ему не хотелось покидать поднебесье, где еще парила его душа, его тело. Ему хотелось побыть одному - больше ему ничего не нужно.
- История с мадам Фрисаксен тебе ведь известна, - сказала она.
- Ты права, мама, - ответил он. - Конечно, все это глупо с моей стороны. Да и не так уж я любопытен.
Ему хотелось покончить со всем этим, от всего отделаться. К нему вновь возвращалось приятное безразличие.
- Кстати, я забыл сделать уроки,- сказал он.
Вот и предлог, теперь она вполне может сказать: - Боже мой, как же так! - Она может отыграться и напомнить сыну, что долг прежде всего, а потом уж развлечения и сенсации.
Но она отмахнулась: - Подумаешь, уроки! - Она словно приготовилась к бою. А ему хотелось все сгладить и остаться одному. Она подошла к камину, зажгла сигарету; это случалось редко...
- История эта не единственная, - сказала она. - Да и какая там "история"! Это было правило.
Вилфред сел покорно и устало, слушая почти без всякого любопытства. Она тоже села, не отрывая глаз от огонька сигареты.
- Люди так и льнули к нему. И он к ним тоже. В каком-то смысле. То есть, может, он их и презирал, не знаю, а может, просто ему никто не был нужен, он и сам-то себе не был нужен. В каком-то смысле люди заполняли его жизнь. А в каком-то смысле - наоборот. Но ты не поймешь.
Он сел поближе, вежливо пододвинув к ней пепельницу.
- Может быть, ты не понимала? - осторожно спросил он.
- Да. Я не понимала. Я и теперь не понимаю. Впрочем, я больше не думаю об этом. Почти не думаю.
- А я нарушил твое спокойствие?
- Да! - Она улыбнулась. - Ты нарушил мое спокойствие. Всегда кто-нибудь нарушает спокойствие в самый неподходящий момент.
- Мама, но это ведь было так давно!
- Да, давно. Теперь это прошлое. Этого нет. И все же иногда оно возвращается.
- О, я понимаю, мама. Зря ты считаешь, что я глуповат.
- Нет, мой мальчик, я не считаю, что ты глуп, вовсе нет! - вздохнула она грустно. - Дело просто в том, что ты ребенок... И у меня никого нет, кроме тебя... Ах, я знаю, что ты скажешь... ты не ребенок. Может быть, ты прав, не знаю, я ничего не знаю! В том-то и беда, что я ничего не знаю.
Он подсел к ней на диван. Он чувствовал, что она чуть не плачет, но сдерживает слезы, не хочет расплакаться.
- Плевать я хотел на отца, - сказал он и добавил примирительно: - Как говорит дядя Мартин.
- Ах, дядя Мартин! Он столько раз меня убеждал рассказать тебе все. - И она грустно вздохнула.
Он сказал:
- Мама, сделай одолжение, не проводи со мной этой беседы, которую взрослые считают обязательной, когда их ребеночек подрастет.
Неужели она смеется! Возможно ли? Рядом с ним во тьме раздался приглушенный беспечный смешок. Он же говорит совершенно серьезно! А ей смешно! Вот так мама! Честное слово, она неподражаема!..
- Понимаешь, в твоем отце что-то такое было, - вдруг с жаром сказала она. - Ему просто покоя не давали.
- Кто покоя не давал?
Читать дальше