Когда поздним вечером при свете звезд, располагающем к откровенности, мать с сыном возвращались домой, она рассказала ему о том, что продала Сковлю. Она по традиции сообщила об этом беспечным тоном, и он ничем не выдал, что за беспечностью уловил волнение и что вообще уже знал об этом. Не сказал и о том, что был изгнан оттуда и что самый дом стал частицей враждебных сил, которые его окружают. Он только переспросил с оттенком ребячливого испуга в голосе: "Неужели ты продала Сковлю?" И она тут же стала приводить уйму разумных доводов: он так долго не возвращался домой, так мало писал о своих дальнейших планах... В этих словах был намек на материнский укор, и он охотно ей подыграл. Он все понял и все одобрил. Он побудил ее привести еще новые доводы, предоставив ей одержать полную победу, и довел ее даже до того, что и она не смогла вовремя остановиться и произнесла роковые слова о том, что с этим местом связаны не одни только счастливые воспоминания. Он мог сделать вид, что эти слова не были сказаны, мог перечеркнуть их, подтвердив их с готовностью, которая означала бы все что угодно и вообще ничего. Но он этого не сделал, потому что им снова предстояло расстаться. Он предложил распить вдвоем по стаканчику, как в былые дни, чтобы завершить вечер, и, поставив графин на стол, заметил вдруг, что виски ее чуть больше впали: там, где прежде с каждой стороны был мягкий изгиб, образовалось маленькое углубление, и он склонился к ней и поцеловал виски, на которых у этой дамы, его матери, появились первые вестники старости.
- Где ты собираешься жить? - спросила она.
Он еще ни словом не обмолвился, что намерен уехать. Он неопределенно пробормотал, что хотел бы кое-что написать... Говорил ли ей дядя Рене, что нашлись покупатели на три его картины? Она предполагала, что это должно быть сюрпризом для сына, и поэтому скрывала от него, что знает. И оба поняли, что дядя Рене хотел доставить радость им обоим - он тоже оставался ребенком...
- А четвертая картина?
- Ты не видела ее? Это портрет.
- Чей?
Как бывало прежде, как бывало всегда в этой гостиной. Они сидели вдвоем, пытаясь угадать то, что оба знали.
- Почему он это сделал? - спросил сын.
И она ответила, как прежде:
- Не знаю.
Ответила по привычке без раздумий, потому что есть мысли, которые нельзя передумывать слишком часто - больше чем миллион раз. Потом эту мысль уже не продумываешь, она просто кружит по какой-то вялой окружности без центра, не сознавая, что это замкнутый круг.
Она погладила сына по шраму на лбу, который все еще был слегка заметен.
- Он не мог жить без тайн, - сказала она.
Так определенно она еще никогда не говорила. Она тут же встала, взяла сигарету, хотя курила редко, - сигарета нужна была ей для самозащиты. Он подумал: "Быть может, отец не мог жить и с тайнами тоже, и в этом состояло его несчастье".
- Может, он не мог жить и с ними тоже, - сказала она. - Без тайн он начинал скучать, а с тайнами...
В гостиной стало тихо-тихо. В темноте светилась вдали только сигнальная мачта.
- А с тайнами?
- Как видно, ему было не под силу выдержать их.
Она смотрела на шрам на лбу сына. Она ни разу ни о чем не спросила его.
- По-твоему, он был слабый человек? - снова заговорил он. Ему хотелось сказать это равнодушным тоном.
- Да, слабый. А может, и сильный. Не знаю. Вообще-то сильный.
- Мама, он подбрасывал меня на руках вверх?
- Подбрасывал вверх? Что ты имеешь в виду?
Они помолчали, но каждый чувствовал волнение другого.
- Мама, вспомни, он подбрасывал меня вверх - однажды, где-то...
Она недоверчиво улыбнулась.
- Тебе же было всего три года...
- Три с половиной.
Она кинула на него удивленный взгляд.
- Но что ты хочешь сказать? Какое это имеет значение?
- Где-то над пропастью... Нет, нет, я этого не помню, но помню, что вспоминал это. И он выпустил меня.
- Выпустил?
- Выпустил и снова поймал. И так несколько раз.
- Ты хочешь сказать, что ты упал? - Теперь она глядела на него с испугом.
- Да, упал! Нет, не тогда! Он снова подхватил меня. Но позднее...
Судорожно плеснув себе из графина, она пролила несколько капель на стол.
- Позднее - в каком смысле? Впрочем, я бы не хотела говорить на эту тему...
Но он уже не мог удержаться.
- Там еще были лошади!
- Лошади были всюду. Всегда лошади. За границей...
- Нет, мама, здесь!
Она встала, прошлась по комнате и сказала, на сей раз решительно:
- Он тебя не выпустил. - Она словно бы оборонялась. - Я не хочу говорить об этом, слышишь. Но вообще, он выпустил нас всех, всё.
Читать дальше