— Не думаю, что Ралли — это уменьшительно-ласкательное имя, — произнес Джеймс. — Мне кажется, она просто Ралли. Это ее настоящее имя.
Джеймс вспоминал, как Патрик взял Ралли за локоть, как она вздрогнула и пошла за ним. Джеймсу за весь вечер больше не представилась возможность побыть с ней наедине и даже поговорить. Он хотел проводить ее после ужина, но, когда он вышел из туалета, она уже исчезла.
— Надеюсь, что она просто Ралли, — прошептал Джеймс.
Патрик настоял, чтобы в «Черривуд» они поехали вместе. Был вечер после Рождества, и Джеймс смотрел в окно на заснеженные тротуары, которые были непривычно пусты. «Глаз бури, — пронеслось у Джеймса в голове. — На Новый год будет сумасшедший дом».
На Джеймсе был смокинг — он не хотел повторять свою ошибку в «Дюранигане». Патрик надел черный плащ, черную спортивную куртку, черную футболку и твидовые брюки.
— Видишь ли, в чем дело, Бранч, — Патрик сидел спиной к двери, как в лимузине, и смотрел на Джеймса, — нам нужно кое-что обсудить. Молодую женщину.
Джеймс похолодел. «Он знает», — пронеслось у него в голове.
— Нам нужно поговорить об этой цыпочке, Фриде.
— Фриде? Конфетной Фриде? С причудливой прической? — Джеймс закрыл глаз пальцами, изображая Фриду.
Патрик тихо заржал и кивнул.
— А что с ней?
— Она в тебя втрескалась. — Патрик сложил руки. Его зеленые глаза внимательно смотрели на приятеля.
Джеймс нахмурился.
— Она… она и двух слов со мной не сказала.
— Послушай, Бранч. Фрида — солистка в бабской группе. Ты много знаешь о солистках бабских групп?
— Ничего.
— Я бы сказал, что они очень доступные телки.
Джеймс облизал губы. Он был смущен.
— Что? — переспросил он.
— Ты понимаешь, эти солистки такие чувствительные и мягкосердечные, они поют песни на свои слова. Кроме того, они же публичные фигуры и должны быть бесстыдными и сексуальными. Сложи все это и получишь, что доступная телка по имени Фрида Уилер хочет, чтобы ты прибил ее молотком.
Джеймс непонимающе заморгал.
— Молоток?
— Молоток. Волшебная палочка. Она тебя хочет.
Такси остановилось у светофора рядом с Линкольн-центром. За окном, в десяти футах, стоял Благопристойный Джон и играл на гитаре. Сквозь щелочку в окне Джеймс мог слышать песню: «Все трудней найти любовь среди чужих»…
Загорелся зеленый, и машина тронулась.
— Патрик, — обратился к нему Джеймс, — откуда ты это знаешь?
Патрик улыбнулся.
— Не спрашивай, Бранч. Дареному коню в зубы не смотрят. Считай, что я недавно говорил с Фридой, и она проболталась. — Патрик заржал.
Джеймс смотрел на соседа, на его хитрый, волчий оскал. Патрик явно что-то затевал сегодняшней ночью. Его голос звучал подозрительно.
— Просто жди и смотри, Бранч, — посоветовал Патрик, — она сама подойдет и заговорит с тобой. Просто жди.
Когда Джеймс и Патрик приехали, в «Черривуде» было не протолкнуться от дебоширской элиты. К этому времени все перезнакомились, шутки были рассказаны, а секреты раскрыты. Все знали, что Ханна Глорибрук ходит летом на работу босиком, что Криспин купалась в ванной, наполненной водкой, что Лиза Мак-Маннус в семнадцать лет переспала с Орландо Фиском, голливудским силачом. Все веселились. Уолтер Глорибрук и Генри Шейкер стали закадычными друзьями, и все, кроме Джеймса, были в повседневной одежде.
В «Черривуде» была традиция рассказывать истории, и на маленькой деревянной сцене между двумя книжными шкафами стоял простой стул и маленький микрофон. Патрик хотел, чтобы каждый гость взял микрофон и рассказал какую-нибудь историю. Должно было получиться либо очень мило, либо ужасно, как заявил Патрик, а кто не мог ничего придумать, мог назвать самую ужасную или замечательную вещь двадцатого века. Обычно в большинстве компаний такие игры не удавались, и хозяин был выставлен в невыгодном свете. Но Патрик Ригг был не из тех, кого можно разочаровать. Он двигался среди гостей, и, когда хлопал мужчину по спине или шептал на ушко женщине, то этот человек приглаживал волосы или поправлял платье и поднимался на сцену.
Чекерс был первым.
— Самая прекрасная вещь, — начал он, — которая со мной случилась в двадцатом веке — это встреча с моей женщиной, Донной Райчард. Точка.
Толпа зааплодировала, женщины вздохнули, а Донна покраснела. Следующими на сцену вышли Кеттл и Файф. Они плюхнулись на стул вместе, взялись за руки и спели длинную, мрачную песню на родном языке. Потом Дуглас Керчек назвал свою любимую книгу, а Джереми Якс пошутил, что, к его удивлению и восторгу толпы, вызвало смех.
Читать дальше