Дэвид Шиклер - Американский поцелуй

Патрик пожал плечами.

— Ты только посмотри на них, — Джереми кивнул на сцену, где комик аукал в микрофон.

— Он вносит свою лепту в искусство, — объяснил Патрик.

Джереми отхлебнул Скотч со льдом. Зубы свело от холода.

— Он насмехается над романтикой, — добавил Патрик.

«Русским не нужно вносить такую лепту», — подумал Джереми.

В среду, когда ничего не предвещало беды, Джереми Якс стал Четвертой Злой Мышью. Все произошло очень быстро, и если бы Джереми успел посоветоваться с темнотой внутри себя, то, возможно, отказался бы от роли. Он еще не пришел в себя после ланча, как в офис ворвался Майкл Хью.

— Вызовите «скорую», — задыхался Майкл, — Четвертая Злая Мышь упала. Без сознания.

— Что случилось? — спросил Джереми.

Майкл покачал головой.

— Он ругал Первую Добрую Мышь и вдруг упал. Гипервентиляция легких или что-то еще…

В пьесе «О мышах и мышах» было восемь персонажей, четыре Добрые Мыши и четыре Злые. На всех актерах были одинаковые костюмы, и мыши различались только цветом брюк и манерой поведения. Вторая Добрая Мышь, например, была неравнодушна к мягкой обуви. Третья Злая Мышь каталась на спинах других мышей.

Все оказалось гораздо серьезней. У Четвертой Злой Мыши, заядлого курильщика, отказало легкое.

— Джереми, — Майкл потянул его в офис. Было четыре часа. Все еще среда. «Скорая» уже уехала. — Джереми, — повторил Майкл. Он говорил спокойно и почтительно. — Ты нужен «Лукасу».

— Это как? — поинтересовался Джереми.

Майкл сжал руку Джереми.

— Ты должен стать Четвертой Злой Мышью.

— Ни за что!

Лицо Майкла было серьезным.

— Нам нужен дублер. Премьера в пятницу.

— Можно позвонить в профсоюз актеров, — предложил Джереми.

Майкл нахмурился.

— По мере возможности «Лукас» предпочитает не привлекать никого со стороны.

— По мере возможности, — сказал Джереми, — я стараюсь не играть грызунов.

— Не глупи, Джереми, — Майкл достал калькулятор, — я буду платить сто пятьдесят долларов за вечер, пока мы не найдем профессионала. Эта роль практически без слов, пьеса идет только два месяца, и ты хорошо знаешь шоу. Плюс…

— Плюс что?

— …плюс, мне кажется, ты проникнешься чувствами Четвертой Злой Мыши.

— У нее нет чувств, Майкл. Это же просто мышь, черт возьми!

Майкл щелкнул пальцами.

— Вот. Вот оно. Ты именно так и говоришь со мной. Это манера Четвертой Злой Мыши. Ее идеология и мировоззрение.

— Забудь об этом, — произнес Джереми.

— Триста баксов за вечер, — уговаривал Майкл.

— Заметано, — отозвался Джереми.

Репетиции начались через двадцать минут. Джереми одели в костюм гигантской мыши и вывели на сцену. Другие мыши были уже там.

— Кто этот парень? — засуетились они.

— Это я, — ответил Джереми. В мышиной голове было тепло и душно. Голова к костюму крепилась на петлях. Глаза Джереми смотрели из-за решетки на мышином рту. — Я, Джереми Якс, — повторил он.

Третья Добрая Мышь уперла руки в бока.

— Майкл, это абсурд.

— Да, — поддержала Первая Злая Мышь, — мы профессионалы. Мы не можем работать с каким-то случайным парнем…

— Он знает роль, — сказал Майкл Хью. — К тому же у Четвертой Злой Мыши только одна строчка.

Четвертая Добрая Мышь погладила Джереми по спине.

— Давайте дадим ему шанс.

— Откуда он? — спросила Третья Злая Мышь.

— Он внук Робби Якса, — пояснил Майкл.

Мышей это впечатлило.

— Давайте его послушаем, — решила Первая Злая Мышь. — Давайте послушаем, как он произнесет свою роль.

Майкл подтолкнул Джереми к крыше, которая представляла собой гигантский выступ. Отсюда Четвертая Злая Мышь должна была декламировать свою строчку.

— Давай, Якс, — подбодрил Майкл.

Джереми забрался на крышу, оглядел пустые ряды кресел. Яркий луч света, упавший с потолка, выхватил его фигуру из темноты.

«Триста долларов за вечер», — повторил Джереми.

— Сделай это, малыш, — крикнула Четвертая Добрая Мышь.

Джереми набрал воздуха.

— Я приехал! — заорал он.

Через две недели произошло невероятное. Нью-Йорк влюбился в спектакль «О мышах и мышах».

Рационального объяснения этому не было. В прошлом сезоне вкусы публики варьировались от мужчины, вымазавшегося в синей краске, до маньяка, пинающего жестянки. Таким образом, успех восьми мышей был, вероятно, предопределен. С другой стороны, автор пьесы был в ярости. Он задумывал «О мышах и мышах» как унылую аллегорию раскола в сердцах людей, а публика восприняла спектакль как удивительно смешное представление. Взрослые и дети были в таком же восторге от постановки, как от каких-нибудь классических «Сумасшедших напевов». Сюзан Март, автор колонки в «Нью-Йорк таймс», заявила, что «эти восемь мышей показывают нам своими маленькими язычками за пухленькими щечками, как смешны все наши человеческие склоки. Кто мог ожидать подобного очарования от „Лукаса“?»