Мишель Турнье: Философская сказка (сборник)

Рафаил заколебался. Посидеть в этом темном душном зале несколько часов, слушая несусветную чушь, и то казалось ему ужасным. Но бывать там каждый вечер, да еще прикасаться к пианино в этом вертепе - просто кощунство. И хотя гонорар за один только вечер покрывал дюжину частных уроков, он не мог возместить те ужасные муки, на которые обрекал себя музыкант.

Рафаил совсем было решил отвергнуть предложение друга, но тут, к его величайшему изумлению, Бенедикта попросила его не торопиться с отказом. Вот уже несколько лет они считались женихом и невестой. Кто знает, сколько времени еще ждать, пока к Рафаилу вновь придет слава - ведь все давным-давно позабыли о маленьком вундеркинде. А тут всего несколько вечеров - и заложен фундамент их семейного счастья. Разве жертва так уж велика? Да и вправе ли Рафаил без конца откладывать день их свадьбы, пусть даже во имя искусства, во имя своего идеала, возвышенного, но такого абстрактного? И Рафаил согласился.

Шансонье, которому ему предстояло аккомпанировать, звали Сардель, и внешность ему была отпущена сообразно фамилии: большой, круглый и толстый. Как мячик катался он по сцене, плаксивым голосом поверяя публике несчастья и беды, которые сыплются на него со всех сторон. Комический прием, используемый им, был крайне прост, Сардель рассуждал так: если с вами приключилась беда, вы вызовете к себе интерес, две беды - жалость, ну а если на вас свалятся сто бед разом - вас поднимут на смех. А значит, чем нелепее и несчастнее будет выглядеть персонаж, тем громче будет хохот толпы.

В первый же вечер Рафаил понял природу этого смеха. С циничной откровенностью в нем звучали садизм, злоба, чудовищный эгоизм. Сардель бил зрителей по их слабому месту - выставляя напоказ свое убожество, он будил в них самые низменные инстинкты. Обыкновенных добропорядочных буржуа он превращал в гнусных подонков. Заразительность зла, увлекательность подлости - вот чему был обязан номер своим успехом. В шквале хохота, который сотрясал стены маленького зала, Рафаилу слышался смех самого сатаны, победоносный рык ненависти, трусости и глупости.

И вот в таком возмутительном безобразии Фрикадель должен был не просто принимать участие, но и добавлять туда соли и перца. Да еще с помощью пианино, священного для него инструмента, на котором он играл хоралы Иоганна Себастьяна Баха. В детстве и юности зло существовало для Рафаила лишь в его пассивной форме: разочарование, лень, скука, равнодушие. Впервые он встретился с активным злом, гримасничающим и гогочущим, и его реальным воплощением был тот самый Сардель, чьим сообщником он теперь выступал.

Каково же было удивление Рафаила, когда однажды вечером, приблизившись к своей голгофе, он увидел, что на афише, висящей на двери кабаре, рядом с именем Сарделя появилась следующая надпись:

За фортепьяно - Фрикадель

Он рванулся в кабинет директора. Тот встретил его с распростертыми объятиями. Да, он счел своим долгом поместить на афише его имя. И это только справедливо. Его участие не осталось без внимания, он пользуется явным успехом у публики и заметно оживляет номер бедняги Сарделя, весьма затасканный, что и говорить. К тому же их фамилии: Сардель и Фрикадель так великолепно звучат рядом. Оригинально, неподражаемо! Само собой разумеется, гонорар его будет увеличен И существенно.

Рафаил, который вошел в кабинет директора с намерением заявить протест, вышел оттуда, рассыпаясь в благодарностях и кляня себя в душе за слабость и нерешительность.

Вернувшись домой, он сообщил о разговоре с директором Бенедикте. Но вместо того чтобы разделить его возмущение, Бенедикта поздравила его с успехом и порадовалась увеличению их доходов. В конце концов, соглашаясь на предложение Дюрье, они имели в виду определенную цель, так не лучше ли извлечь для себя максимальную пользу? Рафаил почувствовал себя жертвой всеобщего заговора.

Что же касается Сарделя, тот явно охладел к нему. До сих пор Сардель относился к Рафаилу несколько свысока, покровительственно. Рафаил был всего лишь аккомпаниатором, роль полезная, но безликая, требующая лишь беспрекословного подчинения и такта. И вот на тебе, публика его заметила, приходится делиться с ним аплодисментами, и даже директор счел нужным обратить на это внимание.

- Ну к чему такое рвение, старина, к чему? - выговаривал Сардель вконец измученному Рафаилу.

Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в это время не вернулся Дюрье. Рафаил облегченно вздохнул и с сознанием исполненного долга вернулся к частным урокам: жестокое, хотя и поучительное испытание ушло в прошлое.