Виктор Гвор - Назло богам, на радость маме

— Так я о чем, — вернул тему Даждьбог. — Бросай ты за бабами с других конфессий бегать. Тебе что, берегинь по лесам мало? Или у нас свои богини перевелись? Смотри, как девочки над твоей гордостью трудятся…

— Оно и понятно, — вставил Ладо. — Для себя стараются!

— А в лоб? — хором рыкнули на мальчишку девушки.

— А ну заткнулись, охальники! — взревела Мокошь. — Других тем нету? Велес, ты жив?

— Жив, — произнес Скотий бог, меланхолично уминающий здоровенный кусок копченой оленины, подсунутый заботливым Чернобогом. — И даже здоров. Но в печали!

— С чего это? — поинтересовался Хорс.

— Меня медведь порвал, — Велес горько вздохнул.

— Обычный медведь? — не поверил бог солнца.

На фоне разгрома Перуна схватка Велеса с медведем прошла мимо сознания большинства.

— Обычный, — вздох повторился. — Только камоф… кумаф…, тьфу ты, ка-муф-ли-ро-ван-ный. Пятнистый, то есть.

— Пятнистых медведей не бывает! — констатировал Даждьбог.

— Пятнистых баб тоже не бывает, — Велес потянулся к блюду с олениной. — И пятнистых берегинь. И чертят… — он кинул кусок в рот и неожиданно взревел. — Да сейчас даже мой сынок с Симарглом пятнистые ходят! Эта Хозяйка вконец оборзела!

— Кто оборзел? — не понял появившийся Сварог. — Давайте пошлем Перуна, пусть молнией шандарахнет!

— Уже шандарахнул! — вызверился Велес. — Вон, отлеживается!

— Нельзя его к бабам посылать, — сообщил отцу Даждьбог. — Не выходит у него с женским полом.

— Что?! — Перун от обиды даже дернулся вскочить, но скривился от боли и упал обратно в руки сестер.

— Как это? — не понял Сварог. — Что там может не выходить? Не входить — еще могу понять…

— Не, — Даждьбог махнул рукой. — Если они к молниеносному нашему благосклонны, то всё в порядке. И входит, и выходит, и любимый цвет, и любимый размер. А вот если не дают… То как с Мекриной… Или с этой, пятнистой.

— А что с пятнистой?

— Не дала. То есть, дала. Но не того, что он хотел, а по морде, — Даждьбог подошел к столу, опрокинул стопку горилки и зажевал оленинкой. — И по остальным частям тела тоже. Заодно по астральной сущности перепало.

— Я кому сказала заткнуться? — не выдержала Мокошь. — Только одно на уме! Хоть ты бы, отец, их не подзуживал!

— Неслабо! — Сварог, не обращая внимания на слова жены, осматривал Перуна. — Чем это тебя?

— Сначала рукой, — прокашлял Перун. — Потом ногой. Потом… — он помолчал вспоминая. — Еще раз ногой. Кинжалом. Или мечом. Какой-то острой звездочкой. Копьем. Двумя палками на веревочке. И, — лицо воина перекосилось в ужасе, — из пулемета!!!

— Мда… — Сварог сокрушенно покачал головой. — Не вовремя. Тут война намечается…

— С кем? — хором выдохнули присутствующие.

— С Яшкой, естественно. С кем нам еще воевать? Они, между прочим, уже выдвигаются. Или бросим старика Тенгри? Не вытянет ведь в одиночку.

— Да я их, — Перун вскочил, на глазах затягивая раны, — выскочек этих! Они у меня землю жрать будут! Понаехали тут из провинции!

— Какой провинции? — не поняла Мокошь.

— Римской! — рявкнул Перун. — Мужики, пошли вооружаться!

— Эй, — возмутилась Мокошь, оглядывая вмиг опустевшую поляну. — А кто всю оленину сожрал?

Пировали в огромном зале, потолок которого терялся в вышине. Чай, не Ирий какой на открытом воздухе пьянки устраивать! Холодновато будет. Не могли предки норвегов, датчан и прочих шведов допустить подобного безобразия. Даже представить не могли. Они многого не могли представить. Потому и напоминали Чертоги деревянный сарай, совершенно обычный для любой деревушки на изрезанных фьордами берегах Норвежского моря, только стены из копий вместо бревен, да размеры и украшения достойны асов и эйнхериев. Украшения не так, чтобы очень красивы, художественный вкус присутствующих не отягощал, но богаты: сплошь рыжье и камушки. Жаль щитов на потолке не видно, слишком высоко, но и так все знают, что они золотые.

И жратва, конечно! Не в Стикластадире [12] Стикластадир — деревушка в Норвегии, где местные пацаны обычно стрелки забивают каком пировали, где у хозяев на столе то пусто, то совсем ничего нет. Стол ломился от еды и питья. Будь он деревянным, как выглядел, давно бы рухнул под тяжестью золотой посуды. Другой скандинавские боги и великие воины не признавали. Особенно воины: мол, не для того принимали героическую смерть, предварительно накачавшись настойкой из мухоморов и грызя собственные щиты (невкусные, между прочим), чтобы в чертогах Одина из обычной посуды жрать, как простые свинопасы, коими присутствующие и были при жизни в перерывах между набегами. А стол? Что с ним станется? Ему что золото, что глина. Предмет бестолковый, неодушевленный и вообще не материальный.