Николай Омельченко - Серая мышь

— Нет, — сознался старик.

— Она написана по-немецки, пан Омельян, — сказал Вапнярский.

И тут хозяина осенило, — вспомнил, что год тому назад у него останавливался эсесовский офицер со своей свитой; офицер спал в хате, а его солдаты во дворе на сене. Омельян и рассказал об этом, как ему думалось, спасительном случае:

— Вспомнил, вспомнил, слава богу, тот из СС читал.

— Ты, Омельян, врешь, даже дважды врешь. Во-первых, офицер СС не станет читать еврея Гейне, а во-вторых — закладка из свежей газеты. — И уже прикрикнул на старика: — А ну, говори, с какими это такими немцами ты держишь связь, уж не дезертиры ли? От меня немцы не прячутся. — И кивнул приехавшим с ним воякам, чтобы те осмотрели дом.

Симу нашли сразу же, она даже не спряталась в погреб, где для нее был оборудован закуток на случай обыска; туда она редко спускалась, привыкнув, что ей в этом доме ничего не угрожало, да и сам Омельян считал Юрка надежной защитой. Сима стояла в соседней комнате за дверной занавесью. Когда ее вывели, Вапнярский удивленно посмотрел на нее, задал несколько вопросов, Сима молчала.

— Красивая ты, и мне тебя по-человечески жалко, — сказал Вапнярский, выпил еще чарку Омельяновой настойки и поднялся. — Но дальше уже не мое дело.

Он оставил двух вояк охранять Симу и Омельяна, а потом прислал Стаха и его подручных. Сима и на их вопросы не отвечала. Тогда нажали на Омельяна, Сима их уже мало интересовала, с ней все было понятно и решено. Стаха интересовало, какое отношение ко всему этому имел Юрко Дзяйло, бывший начальник полиции, личный телохранитель и доверенный самого пана куренного Вапнярского. Петро Стах обещал: если Омельян скажет правду, простит его за то, что тот прятал еврейку, и оставит ему жизнь.

— Скажу, — взмолился Омельян, — только не расстреливайте.

И все рассказал. Послали за Юрком. Тот приехал полупьяный, пытался защитить Симу, его связали и уже при нем насиловали ее.

Много лет спустя, когда мы с Юрком заговорили об этом, он признался мне, что никогда даже не подумал ее тронуть, дышать боялся на нее, как на святую.

А Омельяна не расстреляли, его повесили. О том, что ко всему этому имел прямое отношение Вапнярский, я тоже узнал позже от Петра Стаха. А потом и Юрко мне все рассказал.

С этим горбатым котенком просто беда. Не раз мы уже жалели о том, что взяли его, вспоминали слова ветеринара Ричарда Раунда. Котенок подыхал, с каждым днем ему становилось все хуже; днем он еще играл, согретый ласковой заботой Юнь, а по ночам кричал, прыгал к внучке и к взрослым на постель, успокаивался на какое-то время, когда его пригревали, а потом кричал снова, будил весь дом. Вскоре он совершенно перестал есть, даже не хлебал молока. Стали кормить его насильно, открывали рот и заталкивали масло. Это закончилось плохо, — котенок укусил Да-нян за палец. Мы от этого пришли в отчаяние: а вдруг котенок заразный, вдруг в его слюне появились микробы бешенства, которые, как мы слыхали (а может, это нам лишь так думалось?) появляются у смертельно больных животных? В доме поднялась паника. Тарас, наскоро продезинфицировав жене ранку, повез Да-нян в клинику делать прививку. К счастью, там оказался опытный сердобольный доктор, он расспросил подробно обо всем и сказал, что за последнее время в Торонто не было случаев бешенства ни среди кошек, ни среди собак, так что заражение исключено и делать прививки не имеет никакого смысла. Тарас и Да-нян приехали домой успокоенные и счастливые. Но уже утром следующего дня в доме опять началась кутерьма. Котенка никто не мог найти, и каждый подозревал другого в том, что тот тайно от всех вынес его из дому и подбросил на соседнюю улицу. Стали вычислять, кто выходил вечером из дому. Таких не оказалось, поискали котенка тщательно и нашли мертвым, — кошечка забилась под ванную и там издохла. Похоронили ее тем же утром, закопали в палисаднике; Юнь, Да-нян и Джулия плакали. Случилось так, что в это же время позвонила Джемма; Джулия взяла трубку, и та по ее голосу поняла, что мать чем-то очень расстроена, раз у нее даже слезы в голосе. Спросила, в чем дело. Джулия ответила: да так, по пустяку. Она, как и все наши женщины, стеснялась признаться строгой и насмешливой Джемме в своих слабостях. Джемма же подумала, что в доме произошло что-то серьезное, а ей не говорят, и приехала. К этому времени Тарас и Да-нян ушли на работу, дома остались только я, Джулия и внучка. Узнав, что же, в конце концов, произошло, Джемма расхохоталась, взяла свою племяшку Юнь на руки и сказала весело: