Дженет Уинтерсон - Тайнопись плоти

Нет, я не из тапочек, не из тех, кто в тоскливом одиночестве сидит дома, принимая на веру байки о сверхурочной работе. Мне не приходилось ложиться в постель в одиннадцать вечера, пытаясь заснуть, а вместо этого настороженно прислушиваясь, не фырчит ли у окна подъезжающая машина. Или высовывать в темноте руку из-под одеяла, чтобы поднести к глазам циферблат и почувствовать в желудке холодную тяжесть уходящих часов.

Однако я прекрасно знаю, что такое бальные туфельки и как хочется играть другим женщинам. Конец рабочей недели, внеплановая конференция на выходные. Да, у меня. Деловой костюм падает на пол, тело к телу, ножки врозь, с перерывом на шампанское и английский сыр. Время от времени кто-нибудь выглядывает в окно - какая там на улице погода. Поглядывая на часы, поглядывая на телефон, ведь она обещала ему позвонить после вечернего заседания. Она звонит. Она приподнимается с моего тела, вся потная после секса, и набирает номер, положив трубку себе на грудь.

- Алло, дорогой! Да, все в порядке. На улице такая мерзкая погода...

Выключите свет. Время здесь не властно. Мы в черной дыре, откуда ни вперед, ни назад. Физики спорят, что может случиться, если мы вдруг окажемся на краю такой черной дыры. Из-за каких-то особенностей горизонта события мы можем наблюдать события истории, но сами историей не становиться. Можем увидеть все, но не сможем ни с кем этим поделиться. Наверное, как раз там находится Бог: ну, что ж, тогда ему очень хорошо известно, как совершаются измены.

Не двигайтесь. Мы не можем выйти, мы - омары в ресторанном аквариуме. Вот они - границы нашего совместного существования: эта комната, эта постель. Добровольное сладострастное изгнание. Мы не выходим даже пообедать: мало ли кого можно встретить? Мы запасаемся продуктами заранее, как русские крестьяне. Мы должны сохранить еду на следующий день, заморозив ее или заранее обжарив в духовке. Ощущения тепла и холода, огня и льда - вот границы, в которых разворачивается наша жизнь.

Зачем нам наркотики? Нас одурманивает ощущение опасности. Где встречаться, что говорить, что случится, если нас вдруг увидят вместе? Мы думаем, что нас никто не заметил, но за шторами всегда маячат лица, и глаза их устремлены на дорогу. Им не о чем шептаться, и шептаться они будут о нас.

Включите музыку. Мы танцуем, прижавшись друг к другу, как пара гомосексуалистов пятидесятых годов. Если в дверь постучат, мы не откроем. А если откроем, она должна будет изображать моего бухгалтера. Звуки извне не достигают наших ушей, нас мягко укачивает музыка - словно пол смазан лубрикантом. Всю неделю я жду этой встречи, всю неделю мной правят календари и часы. Она может позвонить в четверг и отменить нашу встречу, или случится что-нибудь, и мы не встретимся в эти выходные, один уикенд из пяти, да и то мы крадем время после работы.

Она выгибает спину - будто кошечка потягивается. Она прижимается чреслами к моему лицу, как молодая кобылка, трущаяся о прутья калитки. От нее пахнет морем, заводью между скал, где мне случалось бродить в детстве. Она хранит там у себя морскую звезду. Я дотягиваюсь и слизываю соль, а когда мои пальцы пробегают по краю, она распахивается и смыкается, как актиния. Каждый день ее заливает свежий прилив желанья.

Однако солнце не желает оставаться за жалюзи. Комнату затапливает свет и волнами ложится на ковер. Ковер, что выглядел так респектабельно в магазине, теперь отдает гаремом. Мне говорили, что такой оттенок называется бургунди.

Она лежит против света, опираясь спиною на луч. Под ее веками свет разламывается на яркие краски. Ей хочется, чтобы свет проник в нее, растопил тупой холод ее души, где ничто не согревает ее уже много лет. Тело мужа облепляет ее, как брезент. Он входит в нее, как в болото. Она любит его, и он любит ее. Они женаты до сих пор, не так ли?

В воскресенье, когда она уходит, я могу, наконец, отдернуть занавески, завести часы и вымыть грязную посуду, наваленную вокруг кровати. Могу пообедать остатками и представить себе, как она обедает дома, прислушиваясь к мягкому тиканью часов и деловитому журчанию воды в наполняющейся ванне. Муж беспокоится о ней: у нее такие круги под глазами, бедняжка, верно, почти не спала. Потом он подоткнет чистые простыни, вот так... А я свои, грязные, отволоку в прачечную.

Подобные странности неизбежно огорчают таких женщин, как Жаклин, но именно таким женщинам приходится сталкиваться в жизни с подобными странностями. Неужели нельзя иначе? Разве счастье всегда должно быть компромиссом?