Роже Вайан - Бомаск

Был киоск, где продавали книги и брошюры, был буфет, в котором активисты исполняли обязанности официантов. За порядком наблюдали специально выделенные молодые люди, стоявшие у входа в зал и на маленькой площади у подъезда. В буфете за столом, украшенным красными гвоздиками, на почетном месте сидел в окружении членов комитета секции и их семей рабочий Кювро, герой большой забастовки 1924 года, в настоящее время председатель фракции коммунистов в муниципальном совете Клюзо, где они составляли меньшинство.

Появление внука "великого Летурно" и Нобле не вызвало особого удивления. В первые годы после Освобождения почти вся городская верхушка бывала на праздниках, которые устраивались коммунистами. Тогда в моде были благотворительные базары на американский лад - продажа с аукциона. Владелец скобяной лавки, фамилия которого неизменно возглавляла список реакционных кандидатов на муниципальных выборах, каждый год жертвовал для аукциона старинное кресло стиля Людовика XV и сам же выкупал его на торгах, набавляя одну тысячную кредитку за другой. Он перестал бывать на этих праздниках лишь после того, как в результате блока реакционных партий коммунисты департамента лишились депутатских мест в Национальном собрании. Но в апреле 195... года ещё не все мосты между противными сторонами были сожжены, и предполагалось, что сам мэр, радикал-социалист, пожалует на бал около полуночи и чокнется с рабочим Кювро.

Филипп Летурно и его спутники сели недалеко от оркестра - Филипп между двумя своими дамами, лицом к залу, а Нобле напротив них, спиной к публике.

Как только я показался в зале, меня усадили за стол, украшенный красными гвоздиками. Я прислушивался к разговорам. Речь шла о Филиппе Летурно. Кювро - "рабочий Кювро", как его звали во всех окрестных промышленных городах, - старик лет семидесяти, говорил:

- Франсуа Летурно никогда не пришел бы на бал к рабочим. Но уж если бы пришел, то, конечно, без галстука бы не явился.

Филипп Летурно был без пиджака, в пуловере, какие носят велосипедисты на гонках иди спортсмены-лыжники.

- Старик вел лютую борьбу против нас, но он нас не презирал, продолжал Кювро. - Он бы никогда не привел к нам потаскушек...

- У блондинки совершенно приличный вид, - возразила Раймонда Миньо, жена инспектора почтового ведомства. Ее муж был секретарем местной секции компартии, но она сама никогда не выражала желания стать коммунисткой.

Бернарда Прива-Любас гладко зачесывала назад свои белесые волосы, не красилась, носила блузки и английский костюм строгого покроя. Тощая фигура, одинаково плоская спереди и сзади. Под сердитую руку Натали говорила про нее: "Линялая - как будто целый век простояла под проливным дождем".

- Блондинка вырядилась под мужчину, - заметил Кювро. - Видали мы таких в Лионе лет двадцать пять назад. Я бы свою дочь и близко не подпустил к такой девке.

- Ты же не знаешь её, зачем так говорить? - запротестовал Миньо.

- Вот они каковы, твои товарищи! - сказала Раймонда. - Увидят какого-нибудь приличного человека и сейчас же наскажут про него всяких гадостей.

Миньо пожал плечами.

Кювро не сводил с Филиппа и его компании пронзительных, живых глаз, смотревших зорким взглядом из-под лохматых седеющих бровей.

- А этот малый, - продолжал он, - хоть и невежа, однако сразу видать породу Летурно. Ростом вон какой вымахал, но сырой, поди, слабогрудый. Помрет в санатории, как его папаша. А шея толстая, как у деда. Бычья шея. Такие в работе выносливы, будто быки в ярме, и вдруг сразу - хлоп! Старик Летурно так и не оправился после нашей забастовки двадцать четвертого года.

- Нет, что ни говорите, по-моему, он красавец, - воскликнула Раймонда Миньо. И, повернувшись к мужу, добавила: - Какая у него шея!.. Ну вот, знаешь, как в твоей книжке у этого, как его... Юпитера Олимпийского.

Миньо в негодовании встал и ушел от нас.

На другом конце стола молча сидела Пьеретта Амабль, "мадам Амабль молодая". Я даже хорошенько не разглядел её черт - так меня поразили её глаза, громадные черные глаза. "Не видать лица - одни глазищи", - говорили в Клюзо. Она сидела, сложив руки на коленях, держалась очень прямо, но свободно, так же как сидел в минуты отдыха её дядя, мой сосед в деревне Гранж-о-Ван, похожий на королей Меровингов.

Миньо сходил узнать, сколько выручили в буфете и каков сбор в кассе: за входной билет с мужчин брали по сто франков, а с дам по пятьдесят. Вернувшись, он сел возле Пьеретты и занялся подсчетами.