Роже Вайян - 325 000 франков

Шток поршня остался на месте.

Значит, машина не взбесилась. Просто испортился электрический прерыватель. Даже при поднятой решетке ток продолжал проходить. Вот и все.

Бюзару пришло в голову, что он забыл восстановить блокирующее устройство.

Он поспешил к полностью автоматизированному прессу, который продолжал взывать о помощи. Засорился канал. Бюзар прочистил его, удалил приставшую к стенкам формы массу и включил ток, машина заработала, и по наклонной плоскости снова покатились голубые стаканчики цвета глаз Мари-Жанны.

Бюзар потерял десять минут. Счетчик покажет на шестьдесят карет меньше, чем полагалось. Если он потеряет еще хоть одну минуту, его ждет штраф. Для оплаты штрафа ему придется проработать лишнюю смену. И завтра к финишу он не придет.

Бюзар выключил рубильник, при помощи ручного управления разомкнул форму, вынул лежавшее там изделие и включил ток. Форма закрылась, поршень пришел в движение.

Теперь Бюзар работал с поднятой решеткой, "Мне кажется, что я восстановил прерыватель, но когда я это сделал - не помню, - говорил он себе. - Может быть, я его и восстановил, а он испортился. Но разве он может испортиться? Хотя электрический ток - хитрая штука, он всегда где-нибудь да просочится. Во всяком случае, одно совершенно точно: ток проходит даже при поднятой решетке. А я ведь восстановил прерыватель. Нет, я его не восстановил. Нет, восстановил. В общем, я уже ничего не помню".

Он вынул, отсек, разъединил, сбросил, стал ждать глазок. Теперь ему не надо было ни поднимать, ни опускать решетки, образовалась короткая дополнительная передышка, и он почувствовал облегчение, будто снял с плеча тяжелую ношу. Ему стало легче двигаться, легче дышать. Но он все время твердил себе; "Я должен остановить пресс и починить прерыватель".

Он сознавал это очень отчетливо, он понимал, как опасно работать без блокирующего устройства, при одной мысли об этом он чувствовал, как машина захлопывается на его руке и расплющивает ему пальцы.

"Но пока я буду восстанавливать прерыватель, я потеряю время, потеряю больше минуты, меня оштрафуют, и я не закончу завтра в восемь вечера", говорил он себе.

Его рассуждения были нелепы. Выпустит ли он двести одну тысячу семьсот восемьдесят карет вместо двухсот одной тысячи девятьсот шестидесяти, заработает ли он триста двадцать четыре тысячи семьсот франков вместо трехсот двадцати пяти тысяч, уже не имело никакого значения для его дальнейшей судьбы. Он мог даже немедленно бросить работу. Он уже скопил сумму, нужную, для внесения залога за снэк-бар. Расчет делался с точностью до сотен франков. Но он уже не мог рассуждать здраво, и такая простая мысль не приходила ему в голову. Вот уже шесть месяцев как все его существование было подчинено одной цели: проработать две тысячи двести сорок четыре часа, отлить за это время двести одну тысячу девятьсот шестьдесят карет и тем самым заработать триста двадцать пять тысяч франков. Если бы у него хоть на секунду мелькнула догадка, что он может отступить от этих цифр, он бы давно уже ушел с фабрики.

Он говорил себе: "Если я восстановил прерыватель, испортилось что-то в самой системе. Я _должен_ прекратить работу до восьми утра, когда придут механики. А потом ждать, пока они починят, и ждать, кто знает, сколько часов, сколько дней!"

Он отсек, разъединил, сбросил, дождался красного глазка, вынул сдвоенную игрушку...

"Сейчас мне раздавит пальцы. Нельзя допустить, чтобы мне раздавило пальцы".

Он напряг все свое внимание.

Форма остается раскрытой десять секунд. Рука задерживается в ней всего четыре секунды.

Бюзар старался как можно быстрее вынимать готовое изделие. Этим он уменьшит опасность. Он стал вслух отсчитывать секунды. Ему удалось довести это время до трех секунд, потом до двух с половиной. Таким образом, у него оставалось в запасе семь, а затем и семь с половиной секунд.

Эх, была бы у него сейчас коробочка с макситоном, которую он всегда носил в кармане рабочей куртки... Но после памятной ночи, проведенной в кабаке Серебряной Ноги, Бюзар дал себе слово больше не прибегать к этому возбуждающему средству. Он приписывал действию макситона то непреодолимое желание пить, которое им овладело после первой рюмки рому. У него тогда два дня мучительно болела голова...

Но сейчас он горько сожалел о том, что выбросил таблетки макситона в гортензии, росшие под окном Мари-Жанны.

Бюзар снова стал считать секунды. Он тратил на извлечение карет те же две с половиной, три секунды...