Торгни Линдгрен - Вирсавия

Прежде решения и приказы всегда текли из него потоком, как звуки из гуслей в руках певца, часто он лишь с изумлением отмечал, с какою легкостью, будто играючи, слетали с его уст требования и приказания, и нынешние колебания и неуверенность были ему внове и почти пугали его, все это прямо-таки стремилось из него наружу и проступало на лице, на внутренней стороне ляжек зудящими ярко-красными пятнами, и он сказал Вирсавии:

Никогда Господь не оставит меня. Но Он как бы заслоняет мир у меня перед глазами, создает препоны взору моему и мысли, все утратило былую прочность и надежность, Он отнимает у вещей и людей их различия.

Так было всегда, отвечала Вирсавия. Все люди всегда чем-то походили друг на друга, и все вещи всегда были соединены друг с другом. Но ты этого не замечал.

Ты имеешь в виду: когда напрягается взор, зрение наше затуманивается?

Да. Именно так.

Сколько тебе сейчас лет, Вирсавия?

Мне двадцать семь.

И ты уже говоришь: людей невозможно отличить, вещи и живые существа переходят друг в друга, без различимых границ?

Да. Именно так я говорю.

Ты так думаешь или только говоришь?

Я думаю, все заключает в себе что-то еще, сказала Вирсавия. Подо всем, что мы видим, кроется еще что-то, нам невидимое.

Никогда ты не смогла бы принимать решения, сказал Давид. И никогда не смогла бы отдавать приказы.

Эти слова он произнес быстро: в этом он был уверен.

Она же ответила, сколь могла осторожно и неопределенно:

Я никогда не стремлюсь делать что-то, кроме необходимого.

И он закончил разговор, нетерпеливо и с суровостью в голосе:

Все таково, каково оно есть, ни больше и ни меньше. Ничто не отходит от своей сущности, назначенной ему в мироздании. Все имеет природу очевидную и недвусмысленную. Так должно быть. Все таково, каковым оно выглядит. Бог есть Бог.

Часто писец только и записывал что эти слова:

Тот, кто придет после меня.

Следовать далее мысль царя упорно противилась.

И нерешительность его распространилась по всему царскому дому.

Мемфивосфей и тот не устоял перед нею.

Что, если выбор падет на меня! — испуганно сказал он Вирсавии. Подумай, царица: ведь, как бы там ни было, в жилах моих течет царская кровь. Я происхожу от святого семени Саула.

Что ж, откликнулась Вирсавия без тени насмешки. Ты стал бы царем кротким и добрым.

Я бы терпеливо нес бремя, возложенное на меня Господом.

Да, под твоею державой мы все чувствовали бы себя в безопасности.

Более всего я страшусь того гнева и той ненависти, какие должно проявлять царю. Когда я пытаюсь ощутить гнев или ненависть, мною овладевает одна лишь печаль.

Господь дарует царю силу ненавидеть и гневаться.

Вирсавия поневоле отворачивается в сторону, чтобы он не видел, как она старается подавить смех.

Может быть, облик мой возвысится и станет величественнее, задумчиво произнес Мемфивосфей. Может быть, ноги мои исцелятся. Когда нянька, что несла меня над своею головой, уронила меня на землю, случилось, наверное, вот что: царственность моя вытряхнулась вон при падении.

Нет, лучше оставайся таким, каков ты есть, уверяла Вирсавия. Тебе должно быть тем же Мемфивосфеем, что и теперь.

Не знаю, возможно ли это, жалобно сказал он.

И прибавил: царь должен обладать величием. Сущность его находится между людьми и Богом.

Я бы тоже могла остаться тою же, как теперь, объявила Вирсавия.

Как теперь?

Супругой царя.

Но когда царем стану я, царя уже не будет в живых!

Я могла бы стать царицею новому царю.

Моей супругой?

Да. Твоей супругой.

Но тут Мемфивосфей уразумел, что Вирсавия насмехается над ним, красные его глаза наполнились слезами, он простер к ней сплетенные руки и воскликнул: Вирсавия! Вирсавия! неужели нет у тебя жалости ко мне!

И душа Вирсавии смутилась, и она не знала, что сказать.

А он всхлипывая продолжал:

О возлюбленная моя пава! Как можешь ты говорить со мною, будто я всего лишь глупец и обезьяна вавилонская!

И когда она теперь посмотрела на него и увидела, что это ведь чистая правда — обезьяна вавилонская — и что он плачет от гнева, то смех у нее внутри обернулся печалью и состраданием, и она попыталась утешить его:

Я не хотела обидеть тебя. Не хотела глумиться над тобою или насмеяться.

Ты ругалась надо мною столь обворожительно, что я был совершенно беззащитен.

Прости меня, жалобно сказала Вирсавия. Ведь никто из нас ничего наверное не знает. Может быть, в глубине твоей души живет царь.