Торгни Линдгрен - Вирсавия

Да, тебе следует взять Равву! Нельзя более медлить! Ты царь! Ты уведешь в полон сыновей Аммона и положишь их под железные топоры, ты убьешь их царя Аннона и истребишь бога их, Милхома! Должно тебе одолеть твою нерешительность.

Ну вот, а теперь давай посмотрим, что я сказала и что ты записал.

Мужи, что оставались в Иерусалиме, последовали за Давидом в Равву, многие из них были изувечены войнами былых времен, ехали они верхом на мулах или шли пешком, опираясь на посохи. Были здесь и юноши, которые пасли овечьи стада, и стерегли городские стены, и торговали, меж тем как Иоав и войско сражались с аммонитянами, они были полны волнения, и гордости, и надежд и, проходя мимо женщин, собравшихся у Гионских ворот, потрясали оружием — мечами, копьями, пращами, — все видели, что они на пути к первой своей битве.

По приказу царя все они принесли в жертву Господу козленка или голубя, царь же принес в жертву вола. Последние три дня они пили только воду и овечье молоко, и с собою вина не взяли, и целых семь дней не входили к женщинам. Они были чисты.

Царь ехал впереди, в красном шерстяном плаще. За ним на мулах своих — Амнон и Авессалом.

Три дня потребовалось им, чтобы дойти до Раввы, а следовали они тем же путем, каким в последний раз следовал Урия, упомянутым уже путем Урии, ночевали перед Иерихоном и у источника в одной из долин Галаадских.

Когда народ, пеший и конный, шел, и ехал, и шагал, и ковылял прочь из города, Вирсавия, и Мемфивосфей, и Шевания стояли у окна на северной стороне царского дома, Шевания держал в руке свою трубу, но от волнения запамятовал сыграть бодрую песнь, которую заранее разучил, Мемфивосфей, по обыкновению своему, вздыхал и стонал, и означать это могло что угодно. А Вирсавия боролась со слезами, которые просились наружу, она пеняла себе, что в замешательстве и тщеславии своем призвала царя отправиться в этот сомнительный и страшный военный поход; когда же царь обернулся и взмахнул рукою в знак привета, она вдруг почувствовала под сердцем резкий толчок — ребенок впервые заявил о себе, и ей почудилось, будто он встал там, у нее внутри, будто оттолкнулся ножками от ее лона, а ручками схватил за сердце.

Когда заметили аммонитяне их приближение — перво-наперво красный плащ царя Давида, как бы яркий костер на первозданной синеве небес, — когда увидели, сколько их и что вправду это царь и его сыновья, приказал тогда царь Аннон отворить городские ворота, но не поднимать меча, ибо всякое сопротивление бесполезно и запрещено, и камней не бросать, и щитов пред собою не выставлять, ибо негоже щитом своим бросать вызов царю Давиду, пришло время покорности и освобождения.

И царь Давид и народ его взяли Равву.

Аммонитяне стояли, склонивши непокрытые головы, некоторые пали на колени, ни один из мужей, из тех, что были еще живы, не смел глаз поднять на победителей; от измождения и горя многие даже из домов выйти не сумели; истощенные, но все же изрезанные на куски, полуобглоданные трупы животных лежали на улицах, весь город смердел тленом и смертью.

Бегством спасались одни только крысы.

Женщины стояли тесными кучками, обняв друг друга, — наверное, думали, что так смогут защитить себя и спастись.

Возле домов лежали дети, умершие от голода и жажды, большинство лежали ничком, уткнувшись личиком в землю, будто и они тоже выказывали покорность.

А у порога тут и там сидели старики, они разодрали свои одежды и до крови изранили тело свое.

Царь Давид ехал, стало быть, впереди, взор его устремлен был на палаты царя Аннона, туда он направлялся, но не мог он не видеть и безоружных покорных мужчин, крыс, женщин, стариков, мертвые тела.

Следом за ним ехали двое его сыновей — Авессалом, возложив меч перед собой на луку седла, неподвижный и горделивый, обратив к солнцу замкнутое юношеское лицо; Амнон, сгорбившийся и безучастный, усталый от верховой езды, ему хотелось домой в Иерусалим, хотелось пить, и, если бы не царский приказ, его бы здесь не было.

Когда же Давид увидел запустение и страдание Раввы, когда увидел, что все это наяву, когда смрад и жалобы проникли в его чувства, он подумал: Иоав мог бы сделать это вместо меня.

А когда он немного погодя увидел молодую женщину, похожую на Вирсавию, — она стояла на пороге дома и держала в руках плетеную птичью клетку, одинокая, всеми оставленная, глядящая в сторону, будто не хотелось ей видеть то, что поневоле видеть приходилось, — он вдруг ощутил жгучую боль в груди и горле, ведь и волоса у нее были собраны и заплетены, как у Вирсавии; лицо его и глаза как бы опалило огнем, дыхание перехватило, ему захотелось, чтобы мужи Раввы пошли на него с оружием, — воюющий должен иметь противника и врага, не то будет он побежден состраданием и размышлениями.