Торгни Линдгрен - Вирсавия

И где же она была спрятана?

Она была зарыта под порогом одного из амбаров, и никто не мог понять, зачем он спрятал ее именно там, а потом Нафан снова отпустил его к мертвым, в преисподнюю.

Вот так много знала Вирсавия о Нафане, пророке, так много знала она уже спустя несколько лет, а быть может, знала и еще больше, но не хотела говорить, ведь Нафан тоже был близок ее сердцу.

Без пророка царь несовершенен, пророк ведет к нему луч правды, которая его совершенствует.

Давид, стало быть, имел Нафана. Нафан был инструментом, преисполненным Духа, духовым инструментом Господа.

Когда Вирсавия поселилась в доме Давидовом, когда прошло несколько месяцев и все уже видели, что носит она под сердцем царское дитя — сказать по правде, она и не скрывала этого, наоборот, подпоясывала одежду под грудью шитой жемчугом лентой, чтобы видно было выступающий живот, — тогда-то Нафан пришел к царю и сказал:

В одном городе были две женщины, одна богатая, а другая бедная. У богатой было очень много мелкого и крупного скота, который пасся в Ефремовых горах и на равнине Гауранской, были у нее и козы, и верблюды, и овцы, и ослы в изобилии.

А у бедной ничего, кроме одной овечки, из тех, что отвергнуты священниками, слишком она была маленькая для жертвы, и женщина взяла ее к себе, и умащала целебными мазями, и клала мед ей на язык, и давала сосать грудь свою.

Да, овечка стала ей как дочь, ночью спала у нее на груди, днем же, мемекая, ходила подле нее, уткнувшись головой в правое ее бедро, и вот выросла овечка и стала самой красивой, и самой жизнерадостной, и самой привлекательной во всей долине Иорданской.

И они очень любили друг друга, овечка и эта женщина.

И пришел к богатой женщине странник, был это разбойник и убийца, которого мучили тяжкие грехи, и потребовал он от богатой женщины овцу, чтобы принести ее в жертву греха.

Если не подаришь мне овцу, я и тебя убью, сказал он.

Так мучили его грехи, так велика была нужда его в жертвенном овне.

И богатая женщина послала слуг своих к бедной, слуг с копьями, и мечами, и плетьми, и взяли они овечку ее, прекрасную овечку, любимую ее дочь, и богатая женщина отдала ее разбойнику, чтобы тот принес свою жертву.

Достойна смерти эта женщина! — вскричал Давид.

Которая из двух?

Богатая! Та, что взяла единственную овечку бедной женщины!

Та женщина — ты, сказал Нафан.

Нет, сказал Давид. Даже в притче я не могу быть женщиной.

Нафан же твердил: эта женщина есть не кто иной, как ты!

Твои слова не всегда метки, сказал Давид. Часто они не попадают в цель.

В моих притчах есть глубины и тайны, тебе непонятные. Для открытого и ясного притчи не надобны.

Твои притчи необходимо истолковывать, и в этом их самый большой изъян, сказал Давид. Хорошая притча должна заключать толкование в себе самой.

Притче можно и должно иметь множество толкований, защищался Нафан. Она должна быть как глубокие воды, которые от освещения меняют свой цвет и образ.

Мутные воды, насмешливо произнес царь.

Образы притчи, продолжал Нафан, должны помещаться один поверх другого, как ткани на полке у ткача: вытаскивая на свет один, надобно помнить, что во тьме ждет другой, под всяким узором должен быть сокрыт другой узор.

Подобные притчи кажутся мне лишенными смысла, сказал царь. Я желаю от притчи ясных ответов, и более ничего.

Надобно быть смиренно открытым и бдительным, чтобы воспринять притчу в глубине своего сердца, сказал Нафан.

Смиренно открытым? — повторил царь.

Хорошая притча содержит бесконечное число ясных ответов, и даже более того: бесконечное число ясных ответов, которые друг другу противоречат и друг друга исключают.

Такая притча уничтожает сама себя, сказал Давид.

Да, согласился Нафан. Бывает и так. Но если она истинна и если имеет источник свой у Господа, то она исподволь вновь возникает в сердце прислушивающегося.

Господь не занимается притчами, нетерпеливо сказал царь. У Господа мысли самые что ни на есть ясные и простые.

В этом ты ошибаешься, господин мой царь, сказал Нафан, и голос его зазвенел от раздражения. Ты не знаешь Господа. Не знаешь Его так, как знаю я! Ты всего лишь Его помазанник, но не пленник Его!

Ты не преисполнен день и ночь Его голосом, вскричал он. Говорю тебе: Он — Бог притчи, все Им творимое суть притчи, человек — притча, море — притча, птицы и рыбы — притчи, саранча — притча, вино — притча, хлеб — притча, преисподняя — притча, твоя любовь к Вирсавии — тоже притча! Ничего нет ни на земле, ни в пространствах небесных, что не было бы создано Им ради притчи!