Чарльз Буковски - Рассказы журнала [Иностранная литература]

На другой день появилась сестра и помогла мне перебраться на каталку. Меня по-прежнему рвало кровью, и я очень ослаб. Она закатила меня в лифт.

Техник встал позади своего аппарата. Они уперлись чем-то острым мне в живот и велели стоять. Я был очень слаб.

— Я ослаб, я не могу стоять.

— Стойте прямо, — сказал техник.

— Боюсь, что не смогу, — сказал я.

— Не шевелитесь.

Я почувствовал, что медленно заваливаюсь назад.

— Я падаю.

— Не надо падать, — сказал он.

— Не шевелитесь, — сказала сестра.

Я упал навзничь. Я был как резиновый. Даже не ощутил удара. Мне казалось, что я очень легкий. Вероятно, я и был легкий.

— Какого черта! — сказал техник.

Сестра помогла мне подняться. Она поставила меня у машины; в живот мне уткнулось острие.

— Не могу стоять, — сказал я. — Кажется, я умираю. Не могу стоять. Простите, не могу стоять.

И почувствовал, что падаю. Я упал навзничь.

— Простите, — сказал я.

— Бестолочь! — завопил техник. — Две пленки из-за тебя сгубил! Эти пленки денег стоят!

— Простите, — сказал я.

— Уберите его отсюда, — сказал техник.

Сестра помогла мне встать и уложила на каталку. Певчая сестра: она везла меня к лифту и напевала.

Из подвала меня перевели в большую палату, очень большую. Там умирали человек сорок. Провода от звонков были обрезаны, и толстые деревянные двери, с обеих сторон обшитые железом, скрывали нас от медсестер и врачей. На кровати подняли бортики, а меня попросили пользоваться судном; но судно мне не понравилось, особенно блевать в него кровью, и тем более срать в него. Того, кто изобретет удобное судно, врачи и сестры будут проклинать до скончания века и после.

Мне все время хотелось облегчиться, но не получалось. Оно и понятно, мне давали только молоко, а в желудке была прореха, и до очка ничего не доходило. Одна сестра предлагала мне жесткий ростбиф с полусырой морковью и картофельным полупюре, но я отказался. Я понял, что им надо освободить койку. Но как бы там ни было, а срать все равно хотелось. Странно. Я лежал там уже вторую или третью ночь и совсем ослаб. Я кое-как опустил один борт и слез с кровати. Добрался до сортира, сел. Я тужился, сидел там и тужился. Потом встал. Ничего. Только легкий бурунчик крови. Тут в голове пошла карусель, я оперся о стену рукой и выблевал еще порцию крови. Я спустил воду и вышел. На полдороге к кровати меня вырвало снова. Я упал, и вырвало еще. Я не думал, что в людях столько крови. Еще раз вырвало.

— Ты, паразит, — заорал со своей кровати какой-то старик, — утихни, дай поспать.

— Извини, друг, — сказал я и потерял сознание.

Сестра была недовольна.

— Поганец, — сказала она, — говорила же тебе не вылезать из кровати. Устроили мне ночку, недоумки е… ные!

— Сиповка, — сообщил я ей, — тебе бы в тихуанском борделе работать.

Она подняла мою голову за волосы и отвесила мне тяжелую пощечину справа, затем слева.

— Извинись! — сказала она. — Извинись!

— Ты Флоренс Найтингейл, — сказал я, — я тебя люблю.

Она отпустила мою голову и вышла из комнаты. В этой даме были истовый дух и огонь; это мне понравилось. Я повернулся, попал в собственную кровь и намочил халат. Будет знать.

Флоренс Найтингейл вернулась с другой садисткой, они посадили меня на стул и повезли его к моей кровати через всю комнату.

— Сколько от вас, чертей, шума! — сказал старик. Он был прав.

Меня положили обратно на кровать, и Флоренс запахнула борт.

— Стервец, — сказала она, — лежи тихо, а не то изуродую.

— Отсоси, — сказал я, — отсоси и ступай.

Она нагнулась и посмотрела мне в лицо. У меня очень трагическое лицо. Некоторых женщин оно привлекает. Ее большие страстные глаза смотрели в мои. Я отодвинул простыню и задрал халат. Она плюнула мне в лицо, потом ушла…

Потом появилась старшая сестра.

— Мистер Буковски, — сказала она, — мы не можем перелить вам кровь. У вас пустой кредит в банке крови.

Она улыбнулась. Ее слова означали, что мне дадут умереть.

— Ладно, — сказал я.

— Хотите повидать священника?

— Для чего?

— В вашей карте написано, что вы католик.

— Это для простоты.

— То есть?

— Когда-то был католиком. Напишешь «неверующий» — начнут приставать с вопросами.

— По нашим данным, вы католик, мистер Буковски.

— Послушайте, мне тяжело говорить. Я умираю. Хорошо, хорошо, я католик, пусть будет по-вашему.

— Мы не можем перелить вам кровь, мистер Буковски.

— Вот что, мой отец служит в этом округе. Кажется, у них есть банк крови. Лос-анджелесский окружной музей. Мистер Генри Буковски. Терпеть меня не может.