Пьер Бост - Господин Ладмираль скоро умрет

Когда Гонзаг поступил на службу, господин Ладмираль огорчился, поскольку сын, по его мнению, выбрал себе "торгашеское" занятие. С того дня что-то нарушилось в их отношениях. Ходить на службу было для господина Ладмираля синонимом рабства и убожества. Чем-то столь же безобразным, как для женщины выйти из дому растрепанной или для ребенка играть с детьми на улице. Он, однако, надеялся, что служба в колониальной компании позволит сыну поездить по свету. Гонзаг тоже на это рассчитывал, во всяком случае он тешил себя этим. На деле же, когда спустя три года ему предложили пост в Дакаре, он испугался и отказался. А в качестве предлога выставил нежелание уезжать далеко от стареющего отца. Господин Ладмираль тогда очень рассердился, но не решился высказать свое недовольство, однако Гонзаг все отлично понял и посчитал, что его жертва не была должным образом оценена. Позднее ему снова предложили пост в Африке. Как раз в то время Гонзаг женился и стал именоваться Эдуаром. Он опять отказался, сославшись теперь на свои новые обязанности. Господин Ладмираль с удовольствием воспользовался этим обстоятельством, чтобы во всем обвинить невестку, которая действительно ни за что на свете не согласилась бы пересечь море и жить среди негров.

Господину Ладмиралю Мари-Терез не нравилась. В первую очередь потому, что, когда сын познакомился с ней, она была мелкой конторской служащей. Жениться на работающей женщине означало для господина Ладмираля нечто столь же нежелательное и даже вульгарное, как и самому ходить на службу. Не менее болезненно перенес он превращение Гонзага в Эдуара. Новое огорчение господину Ладмиралю принесло известие о том, что его внуки названы такими убогими, по его мнению, именами, как Эмиль и Люсьен. Позднее, когда для девочки выбрали имя Мирей, он лишь пожал плечами, сказав, что это проявление не просто банальной вульгарности, а вульгарности претенциозной. Мари-Терез больно ранили эти упреки, и она прекрасно замечала, что ее свекор старался не называть детей по именам. Если же он произносил имена мальчиков, то лишь иронически-напыщенным тоном, что звучало насмешкой. Подчас он называл их "Мимиль" и "Люлю", как бы подчеркивая свою непримиримость. В отношении малышки Мирей, которую очень любил, он не проявлял такого занудства и охотно называл ее по имени.

Верная традиции, эта самая Мирей сразу захныкала, едва они поравнялись с почтой. Несмотря на то, что в не меньшей степени приверженный ритуалу ее отец взял девочку на руки еще до заветного рубежа. Но господин Ладмираль решил сам позаботиться о ребенке.

- Дай ее мне, - сказал он.

Он вырвал Мирей из рук Гонзага и, сам того не желая, задел пальцем ее глаз. Девочка завопила, но дедушка уже подхватил ее и посадил верхом себе на плечи. Пораженная, запыхавшаяся и напуганная, с саднящим глазом и с бьющимся сердцем, от страха она даже перестала кричать. Однако оказавшись в своей любимой позиции как бы на насесте, с прижатым к шее деда маленьким животиком, чувствуя теперь полную безопасность, она успокоилась и принялась рассматривать окружающий пейзаж, с высоты выглядевший куда более интересным. Девочка слегка покачивалась, сидя верхом, ей больше не надо было идти, ее тонкие и хрупкие ручонки были крепко зажаты в больших руках деда, чья шляпа соскользнула назад. Мирей видела сбившиеся седые волосы и блестящий цвета слоновой кости череп. Она их любила и почитала, как дорогую игрушку, к которой не имела права прикасаться.

- Ты устанешь, - сказал Эдуар отцу, потянувшись, чтобы забрать ребенка.

- Нет-нет, оставь, - ответил господин Ладмираль.

Но тем не менее сбавил шаг, ибо девочка для его старых плеч была тяжеловата. Из деликатности Эдуар тоже сбавил шаг, но так поспешно, что немного отстал от отца. Тот повернулся к нему.

- Устал? - спросил он насмешливо.

Гонзаг был раздосадован. Отец решительно не хотел замечать его маленькие знаки внимания. А сказать ему об этом было невозможно... С некоторой горечью Гонзаг снова подумал, что добродетель, видимо, заключается в том, чтобы идти на все эти маленькие уступки, не ожидая благодарности.

- Устал ли я? - переспросил он. - Нет. Я чувствую себя прекрасно. А ты?

- Я? Замечательно, - ответил господин Ладмираль. - Мы что-то давно не виделись.

- Две недели, - уточнил Гонзаг.

- Я это и имел в виду. Мне, конечно, понятно, как это непросто.

- В прошлое воскресенье... - начал Гонгзаг.

- Знаю, знаю. Не извиняйся. Я ведь тоже редко приезжаю вас проведать.