— Дядя Миша, а у меня на подрезах. Смотри, во! — Краснощёкий пузан в снегу до глаз перевернул санки…
— А, товарищ Самарин, здравствуй. Так говоришь, на подрезах? Ишь ты, молодец.
— А у меня наточенные…
— Нет, дядя Миша, со мной: он Ещё пацан, вывалит, — подскочил третий постарше и оттолкнул того в снег. Завязалась борьба, только мелькали голые головы и обледеневшие шубки.
— Не годится, товарищи, а то не поеду ни с кем.
— А пусть не лезет, троешник.
— Ах, троешник, тогда не надо. Давай твои.
Краснов выбрал санки и стал усаживать ребят кого куда.
Когда Татьяна подошла к спуску, Краснов уже стоял весь в снегу. Санки валялись вверх подрезами, а вся орава, хохоча, шапками отряхивала Его одежду.
— А, Таня? — поднял он глаза. — Я уже прокатился.
— Дядя Миша, когда к нам в школу? У нас уже белка, горностай и куропатка, — кричал Ему сверху малыш.
— Неправда! Белка подохла. Не стала Есть и подохла, — поправил Его второй.
— Ну вот что, герои. В школу я зайду завтра. А теперь у меня другие дела. А ну, все на горку, кто первый!
Татьяна пошла рядом.
— Фанера вся, а общежития не закончены. На половине останавливаться нельзя.
— Понимаю, Таня, но у нас ни листа. Впрочем, Есть один вариант, но придётся Ехать на Атку за двести километров. Машина моя. Согласна?
— Почему я?
— А потому что лимиты использованы, потому что фанера нарасхват и никому другому не получить, а ты привезёшь. Хорошо?
Татьяна кивнула.
Был уже час ночи, посёлок засыпал. Мороз щекотал лицо. Над посёлком висела луна и с высоты озирала разросшийся Оротукан.
В начале апреля несколько дней дул южак. Тёплый ветер подточил сугробы, навесил хрустальную бахрому на карнизы крыш. На дорогах запарили проталины.
Потом ветер утих, ночью прошёл снег, и снова выглянуло солнце. Это была Ещё не весна, но зима уже отступала. С тайги сбежала серая хмурь. Белели склоны распадков. Терялись в ослепительном сиянии купола сопок. Воздух насыщался влагой и мягчал. Только ночь куталась в густую туманную мглу.
Наступили самые напряжённые дни подготовки к весне. Дорожники очищали кюветы, наводили временные мосты, сооружали переправу через Колыму. На горных участках вскрывали пески, строили приборы, сплотки, руслоотводные канавы. В мастерских ремонтировали оборудование. Уходили в поле поисковики. Водники готовили суда к навигации. В тайгу шли тракторы.
Колосов вернулся из леса, он сдержал слово. Колонна автомобилей заканчивала вывозку последних кубометров древесины для клуба. В конторе Его ждал Прохоров.
— Не ладится у меня с ворьём. Говорить не хочу, но может кончиться плохо. Или меня… или я кого-нибудь. Так что направьте обратно в тракторный.
— А что такое?
— То динамку подменят, то свечи вывернут. Как ни день, обязательно пакость. Поймаю, и всё… Зачем мне это надо?
— Хорошо, Прохоров. Иди, подумаем.
Надо принимать какие-то меры. Дороги тяжёлые, кого попало не посадишь за руль. Жульё настойчиво изводило Прохорова, а это был лучший водитель. Колосов не знал о Его взаимоотношениях с ворами и потому не понимал истинных причин.
Мимо окон, блеснув лаком, промчался «роллс-ройс» и остановился у проходной. Пока Юра вызвал Краснова и сообщил о прибытии руководителей Дальстроя, машина проскочила в жилую зону.
Нашёл он Берзина в столовой лагеря. Тот сидел с водителем Яном и Ел из алюминиевой миски.
— Начальник механической базы Колосов, — отрапортовал Юра и покосился на раздаточное окно.
Напуганный посещением большого начальства, повар суетился и что-то торопливо докладывал одному из приезжих.
— Садитесь, товарищ Колосов, и пообедайте с нами, — спокойно проговорил Берзин. Его большие серые глаза доброжелательно встретились с Юриным взглядом.
— Спасибо. Я уже обедал, а кроме того, в посёлке у нас очень хорошая столовая, — начал было Колосов, но директор Дальстроя неожиданно спросил:
— Скажите, товарищ Колосов, вы как хозяйственный руководитель что считаете своей основной задачей?
Вопрос Берзина Его удивил. Разве не главное — выполнение производственного плана? Юра так и ответил.
— Нет, выполнение плана должно быть только следствием. Главное… — Он так и не договорил. В дверях показался Краснов.
— Где же Владимир Васильевич? Разве он не приехал?
Берзин показал глазами на раздаточное окно.
— Занимается кухней. Забастовал наш Васильевич. Говорит, что пробовать пищу больше не в силах, потерял всякие вкусовые ощущения. — Он улыбнулся и кивнул на водителя. — Да и я уже не могу. Хорошо, Ян человек сильный. Теперь на него вся надежда.
Читать дальше