Мария Близнецова - Записки хирурга

А уж в те далекие времена моей ранней юности я и вовсе не глядела на себя в зеркало — только раз, помню, пришла моя подруга, пришла с таинственным видом и сказала:

— Пойдем со мной! Что у меня есть!

Мы пришли с ней во двор большого дома — флигеля усадьбы, она повела меня в чулан, и под грудой хлама, мусора, обломков старой мебели мы нашли сундук–укладку, старинный сундук, окованный, не очень большой, но вместительный. Он был закрыт, но Маняша — так звали мою подругу — зацепила крючком тонкие задвижки и открыла сундук. Он тихо звякнул, и мы увидели старинные, расшитые лентами и стеклярусом вещи — вышитые, украшенные лентами сарафаны, летники–салопчики, телогрейки, платочки…

Мы открыли сундук, да так и сели возле него, вытаскивая одну за другой эти полустершиеся тряпки и обмирая над каждой из них.

Должно быть, кто–то просто хотел выбросить их, но, вспоминая теперь это ощущение перед сундуком, я и теперь замираю от восторга, который испытала тогда: они нам казались такими драгоценными, такими великолепными и особенными, невиданными доселе. Может быть, они и в самом деле представляли бы теперь некоторую ценность как старинные ткани и одежды. Но вернее всего они были просто оставлены какой–нибудь старой нянюшкой или кормилицей господ Радзивиллов, уехавших спешно из имения. Это не были туалеты барышень и барынь, это были старинные платья, в которых иногда можно было увидеть именно кормилиц, потому что их рядили в национальные костюмы и довольно роскошные ткани.

Мы были потрясены своей находкой. Во флигеле до последних дней жили слуги и конюхи, но с некоторых пор именно во флигеле стали собираться комсомольцы и девчата нашей деревни. Здесь были сходки, сюда приезжали из области, то есть флигель стал клубом, а конюхи уехали в пустые дома или в свои домишки в деревне.

Никому не мог принадлежать этот сундук, он мог быть только общим или ничьим.

Маняша и я были воспитаны в строгости: никогда не брать чужих вещей, но эти вещи были ничьи.

Мы трепетали над этими вещами и разглядывали их осторожно, складывали тщательно, не решаясь надевать на себя. Мы знали, что никогда не унесем сундук, да нам и не поднять его; больше того, мы никогда не наденем все эти тряпки на себя и не станем красоваться в них, но примерить? Можно ли примерить? И мы примеряли длинные платья, платки, шали, телогрейки. Худые, маленькие девчонки в лаптях, мы, подвязав длинные подолы платьев, трепетали над сундуком и от страха и от радости: от страха — вдруг нас застанут за этим занятием, от радости — что мы теперь такие, такие!..

Помню, что Маняша надела сарафан с блеклыми лиловыми атласными лентами, а я вышитые юбку и блузку — с красными и белыми, мы показались друг другу такими красавицами, каких только на лубочных картинках видели, и тогда мы сказали друг другу:

— Какая ты! Ух ты какая!

— А ты, а ты такая красивая!

И одновременно родилось у нас желание увидеть самих себя воочию и убедиться, что мы с ней такие красавицы, такие удивительные, нарядные дамы.

И мы, которые почти никогда не разглядывали себя подробно, решили пройти во флигель и там в большой комнате разглядеть себя как следует — там было зеркало.

Но вся эта затея грозила нам тем, что кто–то мог увидеть нас, обнаружить сундук и то, что мы открыли его и напялили на себя все эти тряпки.

Нам было страшно, но мы отправились, дрожа и замирая на каждой ступеньке и в то же время стремясь во что бы то ни стало увидеть, увидеть себя отраженной в большом зеркале и понять наконец, в самом деле ты красива или нет.

И вот мы достигли зеркала и остановились перед ним как вкопанные. Да, это были мы и не мы. Мы были принцессами, мы были красавицами, мы не могли оторвать от себя глаз. Боже мой, как это мы только могли до сих пор не знать, что у нас такие красивые волосы, глаза, щеки, носы? Как мы могли ходить в рваных фартуках и юбках?

И тут послышался шорох, стук, мы глянули друг на друга в ужасе и скорее спрятались за дверь, потом побежали что было сил назад, путаясь в длинных подолах и падая и обмирая от топота, который слышался за нами.

Ужас брал нас, когда мы прибежали к сундуку и скорее–скорее сбросили с себя свои туалеты, спрятали их и захлопнули сундук, забросали его обломками досок и мебели, даже сели на него, ожидая, что сейчас нас настигнут и обнаружат все наши проделки.

Мы смотрели на дверь и ждали, но дверь не открывалась. Тогда мы сами приоткрыли двери и увидели старого пса, которого прозвали в деревне Маклаком, за то, что он был ничей и везде просил подачки. Сидели на пороге Маклак и его друг — молодой щенок Кутя. Они и настигли нас, они и напугали. Мы накинулись на собак с объятиями и взяли Кутю на руки — так были рады, что никто не видел нас.