Джованни Пирелли - По поводу одной машины

На мгновение Рибакки заглядывает Бонци в глаза. Но тут же отворачивается.

— Вы не можете не признать, что такого рода разговор уж во всяком случае программой «человеческих отношений» не предусмотрен.

Бонци(ледяным тоном): — Как и то, что мы с вами принадлежим к разным поколениям.

Рибакки: — Мне тоже было когда-то двадцать. И не так уж давно.

От линии губ, растянувшихся в невыразительной улыбке, тень грусти скользит выше, доходит до лба — высокого, белого лба, обрамленного редкими, тонкими волосами. И постепенно сгущается. Похоже, что попытка вспомнить или воспроизвести, каким он был в двадцать лет, вызвала у него тягостное ощущение, что между ними действительно пропасть и что он выглядит даже старше тех лет, которые ему приписывает этот нахал Бонци.

— В те годы я заслушивался Бетховеном и распалялся при мысли о том, какие мне предстоят свершения.

Бонци: — А кто такой Бетховен?

Ему скучно, и он не пытается это скрыть.

— Можно мне теперь заняться своими делами? Мелкими, микроскопически мелкими делами, которые меня ждут внизу?

— Идите, идите. Да, еще одно. Я ничего не имею против того, что вы зачастили в дирекцию, хотя, как правило, цеховой работник должен действовать через своего начальника. Но я бы просил вас держать меня в курсе дела. Во избежание противоречивых распоряжений и дублирования.

Бонци(решительно): — Я хожу в дирекцию только по вызову. И не забываю докладывать обо всем, что положено.

— Я ведь так, в принципе.

— Теперь мне, по-видимому, можно идти?

Черт побери, ну и мороз! Легко соскочив с трамвая — благо, ступеньки сами бегут вниз, — Марианна устремилась вперед, держась края тротуара, где меньше встречных. Она в пальто, только что полученном из чистки. Подняв котиковый воротник, прижимает мягкий мех ко рту, к носу, чтобы надышать и удержать хоть каплю тепла. Холод — враг жизни. Ей кажется, что внутри у нее пусто. Сальваторе трусит рядом, тащит, отдуваясь, свой мотороллер слева, чтобы быть поближе к Марианне. Не ворчит и не жалуется: он не баба. Кроме того, с тех пор как он нарушил свое одиночество, ему расхотелось гонять вечерами по туманному Милану; в центре он тоже уже не помнит, когда был, а о загородных поездках в эту пору нечего и думать. Вся его спортивная жизнь свелась теперь к тому, чтобы неотступно следовать, подталкивая одной рукой мотороллер, за Марианной. Глупо, конечно, но что поделаешь, если она не говорит «да» и не прогоняет! Придумав такую форму состязания, он полагает, что при этом хотя бы не страдает его самолюбие, а это минимум, на что может рассчитывать парень в отношениях с девушкой, на честь которой он не покушается.

Они подходят к площади, где начинается бульвар Кони Цунья. Здесь тянется длинная грязная стена, за которой, по-видимому, бездействующий завод или склад; вся стена — от бензоколонки «Шелл» до того места, где начинается ряд ярко освещенных магазинов, — испещрена надписями. Малевали известкой, наверняка ночью, под носом заводской полиции, со зла, а потому жирно, броско. Например: «Подонок… подонок… подонок… Скуарцина, сколько тебе платит Маринетти за то, что ты выкидываешь рабочих… (два слова стерты) на улицу». И еще один лозунг, уже устаревший: «Свободу Корее». Ниже — злободневный: «Алжир — алжирцам». Еще ниже — рукой добровольного блюстителя порядка: «Дурак, кто это читает». И так далее. Сальваторе принципиально в эти вещи не вникает. Они его не интересуют. Его интересует работа, мотороллер. Правда, читать читает, но не вдумываясь. Читает все, что попадается на глаза — названия газет, вывески, афиши, объявления, плакаты. Это создает ощущение, что находишься в центре современной культуры. Вот и сейчас он мысленно возвращается к недостающим словам между «рабочих» и «на улицу». Не потому, что они его сколько-нибудь тронули, а просто потому, что кто-то лишил его материала для чтения. Внезапно заднее колесо, на которое приходится основная нагрузка, на что-то наехало (то ли — классический случай! — на банановую кожуру, то ли на кучку, оставленную собакой, то ли на лужицу машинного масла), и мотороллер — хлоп на мостовую! Так неожиданно, что Сальваторе не верит своим глазам: мотороллер — на боку, руль вывернут, переднее колесо, косо задравшись кверху, вертится вхолостую… Дело плохо! В тот же миг сзади выскочила черная «Феррари» (нос как у акулы, вся сверкает), притормозила, ее повело вбок, по диагонали, — но тотчас выровнялась, как раз вовремя, чтобы пропустить огромный грузовик, который, истошно сигналя, мчался ей навстречу. Все это в течение нескольких секунд. Черная «Феррари» так и не остановилась. В тот момент, когда она нырнула в свой ряд, опустилось стекло, высунулась чья-то рыхлая, желтоватая физиономия, рявкнула «Хамье!» и плюнула в сторону Сальваторе.