Вольтер: Назидательные проповеди, прочитанные в приватном собрании в Лондоне в 1765 году

Атеисты были у всех известных народов; но я сильно сомневаюсь, чтобы атеизм этот был полной убежденностью, ясной уверенностью, в которых наш разум пребывает, лишенный сомнений, спокойный, как тогда, когда дело идет о геометрических доказательствах. Разве это скорее не полуубежденность, усиленная яростной страстью и высокомерием, занимающими место полной уверенности? Фаларис13 и Бусирис14 (а такие люди попадаются в любой среде) резонно высмеивали басни о Кербере и Эвменидах: они отлично понимали, как смешно воображать, будто Тезей целую вечность просидел на скамеечке и будто гриф постоянно разрывал вновь отрастающую печень Прометея. Подобные нелепости, бесчестящие божество, уничтожали его в глазах этих людей. Они смутно говорили себе в своем сердце: нам всегда повествовали о божестве одни лишь нелепости, а значит, божество - это только химера. Они попирали ногами утешительную и одновременно страшную истину, ибо она была окружена ложью.

О, злополучные теологи-схоласты, пусть бы хоть этот пример научил вас не делать Бога смешным! Именно вы своими пошлостями распространяете атеизм, с которым вы боретесь; именно вы создаете придворных атеистов, которым достаточно лишь благовидного предлога, оправдывающего все их омерзительные деяния. Но если бы поток дел и мрачных страстей оставлял им время одуматься, они бы сказали: обманы жрецов Исиды или Кибелы должны восстанавливать меня лишь против них, но не против божества, которое они оскорбляют. Если не существует Флегетонта и Кокита, это вовсе не препятствует существованию Бога. Поэтому я пренебрегу баснями и стану поклоняться истине. Мне рисуют Бога смешным тираном, но я не буду из-за того считать его слабомудрым и несправедливым. Я не соглашусь с Орфеем, утверждающим, будто тени добродетельных людей разгуливают в Елисейских полях; я не признаю метемпсихоз фарисеев и еще менее - уничтожение души, проповедуемое саддукеями. Я признаю вечное провидение, не осмеливаясь при этом разгадывать, каковы средства и следствия его милосердия и справедливости. Я не стану злоупотреблять разумом, данным мне Богом; я уверую в то, что существуют порок и добродетель, как существуют болезнь и здоровье; и наконец, поскольку незримая сила, воздействие коей на меня я всегда ощущаю, делает меня мыслящим и действующим существом, я заключу из этого, что мысли мои и поступки должны быть достойны той силы, что помогла мне явиться на свет.

Не станем здесь скрывать: бывают добродетельные атеисты. Секта Эпикура15 дала весьма честных людей; сам Эпикур был добродетельным человеком, я это признаю. Инстинкт добродетели, обитающий в мягком и далеком от всякого насилия нраве, может отлично сосуществовать с ошибочной философией. Эпикурейцы и наиболее славные атеисты наших дней, стремящиеся к удовольствиям, даруемым общением, познанием и заботой о безмятежном покое души, укрепили в себе этот инстинкт заставляющий их никогда никому не вредить и отречься от беспокойных дел, возмущающих душу, а также от развращающего ее высокомерия. В обществе существуют законы, более строго соблюдаемые, нежели законы государства и религии. Тот, кто заплатил за услуги своих друзей черной неблагодарностью, кто оклеветал честного человека и проявил в своем поведении отталкивающую непристойность или кто известен своей безжалостной и гнусной скаредностью, не будет наказан законами, но его покарает общество честных людей, кои вынесут против него не подлежащий обжалованию приговор об изгнании: в этом обществе он никогда не будет принят. Таким образом, атеист, обладающий мягким и приятным нравом, во всем прочем сдерживаемый уздой, налагаемой на него человеческим обществом, вполне может вести безобидную, счастливую и уважаемую жизнь. Примеры мы наблюдаем из века в век, начиная со славного Аттика16, одновременно бывшего другом и Цезаря и Цицерона17, и кончая знаменитым судьей де Барро18, заставившим слишком долго ждать истца, процесс коего он вел, и уплатившим ему за это из своего кармана сумму, о которой шла речь.

Мне могут еще назвать, если угодно, софиста-геометра Спинозу, чьи умеренность, бескорыстие и благородство были достойны Эпиктета. Мне также скажут, что знаменитый атеист Ламетри19 был человеком мягким и приятным в обществе, уважаемым при жизни и осыпанным после смерти милостями великого короля, который не обращал внимания на его философские убеждения и награждал его за его достоинства. Однако дайте этим мягким и спокойным атеистам высокие должности, включите их в политическую фракцию или заставьте сражаться с Цезарем Борджа20 либо с Кромвелем, а может быть, с кардиналом де Ретцем - и неужели, думаете вы, в подобных случаях они не станут такими же злодеями, как их противники? Учтите, какую вы ставите перед ними альтернативу: если они не порочны, они покажут себя глупцами, им надо либо защищаться тем же оружием, либо погибнуть. Несомненно, их принципы не противостанут убийствам и отравлениям, которые они сочтут неизбежными.