Ирина Грекова: «Скрипка Ротшильда»

Полина Ивановна забегала к Рите между делами, нечасто и нередко, раз в несколько дней. Рита сразу же хваталась за кофейную мельницу. Мельница была старая, треснувшая, кругом обмотанная изоляционной лентой; в процессе работы она стонала и выла, вот-вот грозя развалиться, но все же молола.

За кофейком Рита с Полиной Ивановной по душам разговаривали, как говорится, «делились». Полина Ивановна, постарше годами, учила свою приятельницу уму-разуму:

— Смотрю я на вас, Рита Петровна, и, не обижайтесь, совсем жить вы не умеете. Вот вы кофе пьете, курите, и не какие-нибудь, а «Столичные». Книги покупаете. Трех дней не прошло — опять книга! Сколько же на это денег надо! Хоть бы вы у соседок поучились, как жить. У них сервизы, серванты, от платьев шкафы ломятся. А на вас свитерок один, и тот на локтях светится. А если бы не курить, и кофе не пить, да книги побоку? Был бы у вас и свитер мохер, и ковер, и дубленка... А еще лучше — деньги на книжке. Лежат, есть не просят. Копили бы себе и копили.

— А зачем?

— Как зачем? На черный день.

— Будет ли он, этот черный день, — неизвестно. А может, я раньше умру? Я лучше сейчас поживу как хочется.

— Дело ваше. А по-моему, не так. Жить надо с обзором, с оглядкой. Мой Николай Иванович, даром что инвалид войны, раньше курил запоем. Я отучила. Спрячу деньги в потайное место, он тыр-пыр, а купить не на что. «Паша, — говорит (он меня Пашей зовет, по паспорту я Парасковья), — сил моих больше нет, душа просит курева. У нас на фронте и то давали, а в стране какая бедность была!» А я ему: «Потерпи, здесь не фронт. Там ты кровь проливал, а здесь не за что». И что же? Отвык. Перековался. Он у меня под дисциплиной! А ваш-то где сейчас, Рита Петровна?

— Не знаю. Гуляет где-то.

— Котует, значит.

— Ну, зачем так-таки и котует? У него своя жизнь.

— Все-таки, не обижайтесь на меня, Рита Петровна, профукали вы своего мужика. Много воли ему дали. За мужиком надо в четыре глаза следить: два при себе, два — за ним. А самое главное — денег ему не давать. Получку принесет — забери, спрячь. Ему в день на руки пятьдесят копеек. А если без транспорта, то и меньше. Вы у своего получку забирали?

— Нет.

— Интеллигенция! Вот и дождались.

— Дело не в этом. Может быть, я сама виновата, что он ушел. Не сумела создать ему домашний уют. Это ведь тоже наука.

— Уют уютом, а глаз само собой. Не порхай!

Вопрос о Ритиных заработках тоже тревожил Полину Ивановну:

— Только-то и всего? А тринадцатая зарплата? Премиальные?

— В школе этого нет.

— А больше ничем не прирабатываете?

— Ну, за проверку тетрадей. Пять рублей в месяц.

— Пять рублей! — возмущалась Полина Ивановна. — Это же два окна помыть, а если большое, с дверью, так и одно... Я помою за час, за полтора от силы. А вы на тетрадки сколько времени тратите?

— Не знаю... Много. Не считала.

— А надо считать. Выходит, я неученая, а больше вас зарабатываю. Если бы на мне бы не семья, у меня сберкнижка была бы во какая!

И показывала пальцами толстенький томик — вроде романа «Дворянское гнездо».

Однажды Полина Ивановна пришла взволнованная:

— Мой-то, Николай Иваныч, вы только подумайте, на курорты уехал!

— Да что вы? Куда же это? На юг?

— Нет, в средней полосе. Дали ему бесплатную путевку как инвалиду воины.

— Ой, как хорошо! — обрадовалась Рита.

— Хорошо, да не очень. С одного боку хорошо. Почти месяц — двадцать четыре дня — не поить его, не кормить: экономия. И свету меньше сгорит. Он по вечерам читать любит — борюсь с этим. Подождет, пока засну, и обратно читает. Люда-то с Садиком рано ложатся...

— А что же вас беспокоит?

— Боюсь, загуляет он там с приятелями-инвалидами. Я ему денег в обрез дала: дорога туда-обратно. На эти деньги не разгуляешься. А все-таки сердце неспокойно. Боюсь на него дурного влияния. Он у меня слабовольный.

...Недели через две пришла Полина Ивановна чернее ночи, и губы поджаты:

— Телеграмму отбил Николай-то мой Иваныч. Чуяло мое сердце, смотрите.

Рита прочла:

«ПАША ВЫШЛИ ПЯТЬ РУБЛЕЙ НЕ МОГУ УЕХАТЬ КОЛЯ».

— Видали буржуя-капиталиста? — спросила Полина Ивановна. — Как в воду глядела: растратился там с дружками-приятелями. Вот и пускай такого на курорты.

— А вы ему выслали деньги?

— Как же, выслала! Держи карман! Я эти деньги горбом зарабатываю, тру-скребу, а ему на забаву. Нет уж, пускай сам как хочет, так и выпутывается. Меня тут нет.

У Риты защемило сердце. Вспомнила она Николая Ивановича, скромного, лысого, с палочкой, со скрюченной правой рукой и полуподвижной левой, как приходил он к ней чинить пылесос, как говорил вместо «видите ли» «винтили»... Как не хотел брать денег за починку, как, сопротивляясь, все-таки взял, и какие у него были грустные глаза... У Риты даже в носу защипало.