Б Травен - Сокровища Сьерра-Мадре. «Шкода» ZM 00-28

Эти трое мужчин, которые сошлись здесь, никогда не были друзьями. И вряд ли собирались когда-нибудь стать друзьями. Они, если подобрать самые точные слова, деловые друзья. Объединились они только с целью наживы. Стоило этой цели исчезнуть, как распалось и их сообщество.

Совместный труд, общие заботы, общие надежды, общие разочарования, связывавшие этих троих мужчин в течение месяцев, прожитых вместе, должны были — если верить премудростям социологии — сделать их друзьями. Их как товарищей по оружию связывала почти что «фронтовая дружба», подобная той, что возникает на войне. Сколько уже раз случалось, что Говард спасал жизнь Доббсу, Куртин Говарду, а Доббс Куртину. Чего только не бывало! И каждый был в любую секунду готов помочь другому, жертвуя «своими костями» и даже собственной жизнью, лишь бы вытащить свалившегося в пропасть. Каких только случаев не было! Однажды подпиленное дерево повалилось слишком рано, и Доббс принял удар на свое плечо, не то оно размозжило бы голову Куртина. Ну и вид был потом у того плеча!

— Это у тебя здорово получилось, Доббс, — сказал Куртин.

И только. А что еще сказать?

Две недели спустя обрушилась земляная штольня, когда внутри был Доббс, и Куртин вытащил его оттуда, хотя над ним самим нависла тяжелая укосина каменистого грунта, которая в любой момент могла рухнуть и погрести под собой Куртина. Случись это, Говард, пробивавшийся в штольню с другой стороны, в любом случае опоздал бы с помощью. Он бы даже не догадался, куда подевались его товарищи.

В подобных случаях лишних слов не произносилось. Это стало как бы негласной службой, которую каждый взялся отслужить другому. Но служба эта и взаимопомощь не сблизила их. Друзьями они не стали. И не стали бы друзьями, довелись им хоть десять лет спасать жизнь друг другу.

Каждый вечер, еще при свете дня, добыча тщательно оценивалась, делилась на три части, и каждый забирал себе свою. Так оно сложилось с самого начала как бы само собой.

— Лучше всего, если мы будем делиться вечером, после работы, и каждый возьмет свою пайку себе, — это предложил Куртин на второй же день недели, когда работа начала приносить прибыль.

— Тогда по крайней мере мне не придется быть вашим казначеем, — сказал Говард.

Оба молодых сразу вскинулись:

— Мы не договаривались, что все добро будет на твоем попечении, ни словом об этом не упоминали. Это еще большой вопрос, доверили бы мы его тебе.

— Вы случайно не свихнулись? — рассмеялся Говард.

Обиженным он себя не чувствовал. К таким перепадам в настроении он привык и не нервничал по пустякам. Добродушно сказал им:

— Просто я подумал, что из нас троих самое большое доверие вызываю я.

— Ты? — вскричал Доббс. — А мы кто такие? Бежавшие каторжники, что ли?

А Куртин добавил:

— Откуда мы знаем, какую жизнь ты прожил?

Но хорошее настроение не покидало Говарда.

— Конечно, вы этого не знаете. Только я думаю, что здесь, в горах, среди нас все прошлое не считается. Я никого из вас не спрашиваю, откуда он родом и где провел в кротости иневинности свои годочки. Это было бы в высшей степени невежливо. Зачем понуждать людей ко лжи. Здесь, на дикой природе, ни одной твари дела нет до твоего прошлого, и никакой обман не спасет. Наврем ли мы друг другу с три короба или повинился в запятнанном кровью прошлом, ни цента не стоит. Но среди нас троих я здесь единственный, кто вызывает доверие.

Куртин с Доббсом ухмыльнулись. Но прежде чем они успели обложить его отборнейшей бранью, Говард продолжил:

— И нечего трепыхаться. Я вам правду говорю. Здесь только голая правда в цене. Мы могли бы дать наше золото на сохранение тебе, — он поглядел на Доббса. — Но когда я уйду в лес тесать подпоры, а Куртин верхом отправится в деревню за провизией, ты соберешь вещички и отчалишь.

— Это подлость, говорить такие вещи, — набычился Доббс.

— Пожалуй, — спокойно согласился Говард. — Но думать об этом — та же подлость. Ты был бы первым человеком, которого я встретил на своем пути, который не стал бы об этом думать. Смыться, прихватив добро остальных, это, я вам скажу, не подлость, а по здешним понятиям самая обыкновенная вещь. И дурак, кто этого не сделает. У вас просто кишка тонка признать это. Но давайте погодим, пока у нас на круг не наберется килограммов двадцать, тогда я погляжу, о чем вы будете думать. Вы не хуже и не лучше других парней. Вы совершенно нормальные люди. И если вы меня однажды привяжете к дереву и дадите околеть, чтобы завладеть моим добром, вы поступите так же, как поступил бы всякий, если ему вовремя не пришла в голову мысль: а вдруг эта игра в конце концов не окупит свеч? Мне с вашим добром далеко не уйти. Мои ноги уже не те. Вы догнали бы меня через каких-то часов двенадцать и без угрызений совести повесили на первом попавшемся дереве. Мне одному некуда деться, я с вами повязан. Вот почему я и подумал, что самый надежный среди нас троих — я.