Рихард Вурмбрандт - Христос спускается с нами в тюремный ад

Известие о бунте быстро распространилось по всей стране. Ответных мер не последовало, только режим стал строже. А подозреваемых зачинщиков перевели в другую тюрьму. Многие из них умирали, лишенные медицинского обслуживания, которое они получали в Тыргул-Окна.

Рука об руку

Приступы кашля у аббата Иску с каждым днем становились все дольше. Его тело, изнуренное многолетним голоданием и лишениями, которым он был подвержен во время строительства канала, мучили страшные судороги. Мы лежали и видели, как он умирал. Иногда он не мог узнать друзей, приходивших ему помочь. Немногие часы, когда он был в сознании, он проводил в молитве, произносимой шепотом. У него всегда были слова утешения для других.

Остальные рабочие из лагеря на канале, оставшиеся в живых, поступили в Тыргул-Окна. Их ужасные истории напоминали Египетское рабство детей Израиля. Особенно горько было то, что угнетенные должны были хвалить своих угнетателей. Среди заключенных находился известный композитор. Он вынужден был писать хвалебные гимны о Сталине. Под эти гимны бригады маршировали на работу.

А когда один из заключенных был окончательно обессилен, врач заявил, что он мертв. "Чушь, - ответил всеми ненавидимый полковник Албон, комендант Поарта-Альбы, и пнул труп ногой. - Поднимите его на работу".

Моя кровать была расположена между кроватями Иску и Василеску. Последний был молодым человеком. Он, как и многие другие, оказался жертвой строительства канала, но имел свои особенности. Он был уголовником, и его сделали начальником "бригады священников". Он заставлял их работать до изнеможения. Однако, по какой-то причине полковник Албон не мог его терпеть. И обращался с ним настолько жестко, что тот был близок к смерти. Его мучил туберкулез, который весьма быстро прогрессировал.

Василеску не был злым по природе. У него было четырехугольное грубое лицо с темными кудрявыми волосами, которые падали ему на лоб и придавали ему вид молодого озадаченного бычка. Упрямый и почти безо всякого образования, он не был способен заниматься пристойной работой. Ему постоянно мешало в этом пристрастие к благам жизни. И, как у вероломного убийцы из "Макбета", у него была крайне тяжелая жизнь.

"Я, государь, на

целый свет в обиде,

Меня ожесточила так судьба,

Что я пойду на все, чтоб за несчастья

Отмстить другим!"

"Если однажды попадешь в один из таких лагерей, то сделаешь все, чтобы снова выбраться, - рассказывал он нам. - И Албон сказал мне, если я буду делать то, что он скажет, он позволит мне убежать". Ему хотелось иметь одежду и девочку, с которой можно было бы пойти на танцы. Партия поставила его перед выбором: мучить или самому быть замученным.

"Большинство из нас они поместили в особый лагерь, в котором готовили тайную полицию, - сказал он. - Одной из наших обязанностей было стрелять в кошек и собак, затем приканчивать штыком тех, кто остался в живых. "Я не могу этого делать", - сказал я. Мне ответили: "Тогда то же самое мы сделаем с тобой!"

Василеску испытывал угрызения совести. Он снова и снова рассказывал нам о злодеяниях, которые совершал в лагере, созданном для строительства канала. Мучил он также и аббата. Я старался утешить его, но он не находил покоя. Однажды ночью он проснулся, и с трудом переводя дыхание, сказал: "Господин, пастор, я умираю! Пожалуйста, помолитесь за меня!" Он задремал, затем снова проснулся и закричал:

"Я верю в Бога!" И начал плакать.

Когда стало рассветать, аббат Иску позвал к своей постели двух заключенных и попросил: "Выньте меня!"

"Но вы слишком больны для этого", - протестовали они. Вся комната была возбуждена. "Что случилось?" - раздавались голоса, - Не можем ли мы это сделать?"

"Нет, - сказал аббат. - Выньте меня". Его подняли. "К постели Василеску", - сказал он. Аббат сел рядом с молодым человеком, который пытал его, и нежно положил свою руку на его руку. "Успокойся, - сказал он. - Ты был тогда еще так молод, что едва ли мог осознать, что делаешь". Тряпкой он вытер пот со лба парня. "Я прощаю тебя от всего сердца, и любой другой христианин сделал бы то же самое. Когда мы прощаем, Христос, который лучше, чем мы, конечно же тоже простит. На небе есть место и для тебя". Он выслушал исповедь Василеску и причастил его, прежде чем его снова отнесли в постель.

Ночью умерли оба: аббат и Василеску. Я убежден, что они возносились на небо рука об руку.

В сочельник разговоры в тюрьме становились серьезнее. Не было слышно ни ссор, ни проклятий, лишь изредка кто-то смеялся. Каждый из нас думал о своих любимых. Мы чувствовали себя связанными с остальным человечеством, от которого наше тюремное существование отстояло слишком далеко.